Рошель несколько раз переспросила, кто звонит, дожидалась вразумительного ответа. Молча слушавший Цукерман тоже не мог его понять. Итальянец, добивающийся интервью? Король рольмопсов, алчущий своей рекламы? Человек, пытающийся говорить как животное, или животное, пытающееся говорить как человек? Не разобрать.
— Повторите, пожалуйста, — сказала Рошель.
Связаться с Цукерманом. Срочно. Соедините с ним.
Рошель попросила его сообщить свое имя и номер телефона.
Соедините с ним.
Она снова спросила его имя, и разговор прервался.
Цукерман подал голос:
— Привет, я на линии. В чем там дело?
— А, мистер Цукерман, приветствую.
— Что это было? Вы что-нибудь поняли?
— Это мог быть просто какой-то псих, мистер Цукерман. Я бы не стала беспокоиться.
Она работает по ночам, она-то знает.
— Вам не показалось, что звонивший пытался изменить свой голос?
— Возможно. Или под кайфом. Я бы не стала беспокоиться, мистер Цукерман.
Почта. Сегодня вечером одиннадцать писем — одно из конторы Андре на Западном побережье и десять (пока что в среднем в день столько и бывает), пересланные издателем в одном большом конверте. Из них шесть адресованы Натану Цукерману, три — Гилберту Карновскому, одно, посланное на издательство, адресовано просто «Врагу евреев» и переслано запечатанным. Ребята в экспедиции весьма сообразительные.
Заманчивыми бывали только письма с пометкой «Фото. Не сгибать», но в этой кучке их не было. Пока что он получил таких только пять, и самым интригующим было первое, от молоденькой секретарши из Нью-Джерси, которая приложила цветную фотографию, где она в черном белье лежит на своей лужайке в Ливингстоне и читает роман Джона Апдайка. Трехколесный велосипед, валявшийся в углу снимка, заставлял усомниться в том, что она одинокая, как утверждалось в ее приложенной автобиографии. Однако, исследовав снимок при помощи лупы от «Краткого Оксфордского словаря английского языка», он не обнаружил на ее теле признаков того, что оно носило ребенка или терпело какие-то лишения. Возможно, владелец велосипеда просто проезжал мимо и поспешил слезть, когда его попросили сделать снимок. Цукерман то и дело рассматривал фотографию почти все утро, а затем переслал ее в Массачусетс, присовокупив записку, где просил Апдайка оказать ему любезность и пересылать по ошибке посланные ему фотографии читателей Цукермана.
От конторы Андре пришла вырезка из «Вэрай-ети», помеченная инициалами секретарши с Западного побережья: она, восхищаясь творчеством Цукермана, посылала ему статьи из прессы по шоу-бизнесу, которые он мог иначе пропустить. В самой свежей красным было подчеркнуто: «Независимый издатель Боб Спящая Лагуна заплатил почти миллион за незаконченное продолжение сверхуспешного романа Натана Цукермана…»
Да неужели? Какое продолжение? Что за Лагуна? Друг Пате и Гибралтар? Почему она мне это шлет?!
«… незаконченное продолжение…»
Да выкинь ты это, посмейся и забудь, не стоит напрягаться, улыбнись, и все.
Уважаемый Гилберт Карновский!
Забудьте об удовлетворении. Вопрос не в том, счастлив ли Карновский, и даже не в том, имеет ли Карновский право быть счастливым. Вам следует спросить себя: сделал ли я все, что мог сделать? Человек должен быть независимым от того, показывает его барометр удачу или провал. Человек должен…
Уважаемый мистер Цукерман!
Il faut laver son linge sale enfamille![9]
Уважаемый мистер Цукерман!
Это письмо написано в память о тех; кто пережил ужасы концентрационных лагерей…
Уважаемый мистер Цукерман!
Трудно написать о евреях с большей желчностью, презрением и ненавистью…
Телефон.
На сей раз он потянулся к нему машинально — так же, как садился в автобус, выходил поужинать или шел через парк.
— Лорелея! — крикнул он в трубку.
Словно это могло призвать ее и всю их восхитительную скуку на Бэнк-стрит. Его жизнь вновь под контролем. Его уважаемое лицо обращено к миру.
— Не вешайте трубку, Цукерман. Не вешайте трубку, иначе вас ждут большие неприятности.
Тот же тип, которого он подслушивал, когда отвечала Рошель. Хриплый высокий голос со слегка идиотическими интонациями. Словно у какого-то крупного лающего животного, да, словно особо развитый тюлень перешел на человеческую речь. Говоривший, судя по всему, умом не отличался.