— Такие уж мы с Эсси, мам.
Она улыбнулась:
— Вечно ты отшутишься. — То ли ей от шутки стало полегче, то ли от чего еще. — Натан, на прошлой неделе к мистеру Метцу приезжала дочка, она такая любезная. Она учительница, живет в Филадельфии, хорошенькая как картинка, и вот она очень любезно отвела меня в сторонку и сказала, что не стоит слушать, что люди говорят, вот они с мужем считают, что книга великолепно написана. А он у нее юрист. Она мне сказала, что ты один из самых значительных из ныне живущих писателей, не только в Америке, но и во всем мире. Что ты на это скажешь?
— Очень мило.
— Дорогой, я тебя так люблю! Ты мой обожаемый мальчик, и все, что ты делаешь, правильно. Жаль только, папа не в том состоянии, чтобы порадоваться твоей славе.
— Ты же понимаешь, это могло его и расстроить.
— Он всегда, всегда тебя защищал.
— Если так, то это ему нелегко давалось.
— Но он тебя защищал!
— Хорошо.
— Когда ты начинал, он расстраивался из-за некоторых вещей, которые ты писал — о брате Сидни и о его друзьях. Он к такому не привык, поэтому делал ошибки. Я бы никогда не осмелилась ему сказать — он бы мне голову оторвал, — но тебе скажу: твой отец был человеком действия, у него было предназначение в жизни, и за это его все любили и уважали, но иногда, я знаю, он, стремясь поступить правильно, по ошибке делал неправильные вещи. Но — уж не знаю, осознаешь ты это или нет — ты помогал ему понять. На самом деле. В твое отсутствие он повторял те самые слова, которые слышал от тебя, даже если с тобой он порой спорил и расстраивался. Такой уж у него характер. Потому что он — твой отец. Но с другими он стоял за тебя горой до тех пор, пока не заболел. — Он услышал, что ее голос снова слабеет. — Конечно, я знаю, и ты знаешь: как только он сел в инвалидное кресло, он, увы, стал другим человеком.
— Мам, что такое?
— Ой, да все сразу.
— Ты про Лору?
Он наконец рассказал ей — через несколько недель после отъезда с Бэнк-стрит, — что они с Лорой расстались. Он ждал, когда она отойдет от предыдущего шока — мужа отправили в дом престарелых, из которого он никогда уже не вернется и жить с ней не будет. То одно, то другое, подумал он тогда, хотя, как оказалось, на нее так все сразу и свалилось. К тому же отец был не в той форме и ему новости решили не сообщать; все они, включая Лору, согласились, что ему это знать не нужно, тем более что прежде, всякий раз, когда Цукерман оставлял жену, его отец мрачнел, страдал и горевал, а потом, окончательно впав в уныние, посреди ночи брался за телефон — извиняться перед «бедной девочкой» за своего сына. Из-за этих звонков бывали скандалы, скандалы, в которых поминались все отроческие грехи сына.
— У нее в самом деле все хорошо? — спросила мама.
— Все прекрасно. У нее есть ее работа. За Лору можешь не волноваться.
— И ты разведешься, Натан? Снова?
— Мам, мне очень стыдно перед всеми за то, что у меня такая плохая брачная репутация. В мрачные минуты я тоже корю себя за то, что я далеко не идеальный представитель мужского племени. Но мне просто не дано испытывать всю жизнь глубокую искреннюю привязанность к одной женщине. Я теряю интерес и вынужден уходить. А дано мне, по всей вероятности, менять партнеров: каждые пять лет новая чудесная женщина. Попробуй посмотреть на это так. Ты же знаешь, они все чудесные, красивые, преданные. В этом и есть мое оправдание. Я привожу в дом только лучших.
— Я никогда не говорила, что у тебя плохая репутация, дорогой ты мой, только не я, никогда, никогда в жизни! Ты мой сын, и, что бы ты ни решил, все правильно. Как бы ты ни жил — это правильно. Пока ты знаешь, что делаешь.
— Я знаю.
— И пока знаешь, что это правильно.
— Так оно и есть.
— Тогда мы тебя поддерживаем. Мы тебя поддерживали с самого начала. Как всегда говорит папа: на что семья, если не держаться друг друга?
Понятное дело, он был не тем человеком, которого стоило об этом спрашивать.
Уважаемый мистер Цукерман!
Первую эротическую книгу я прочитала семь лет назад, когда мне было тринадцать. Затем была пауза в сексуальном (и эмоционально воздействующем) чтении, потому что у меня было все по-настоящему (семь лет с одним и тем же поцом). Когда прошлой зимой это закончилось, я снова вернулась к книгам — чтобы забыть, чтобы вспомнить, чтобы убежать. Некоторое время было тяжко, поэтому я прочитала вашу книгу — хотелось посмеяться. И теперь у меня такое чувство, будто я влюблена. Ну, может, не влюблена, но чувство такое же сильное. Мистер Цукерман (осмелюсь ли назвать вас Натаном?), вы определенно дали мне не только эмоционально воспрять, а также это великолепный способ пополнить мой словарный запас. Назовите меня психованной (друзья зовут меня Психованной Джулией), назовите литературной фанаткой, но вы действительно умеете взять за душу. Вы также терапевтичны, как мой психотерапевт, и всего-то восемь долларов девяносто пять центов за сессию. В наше время, когда люди в основном если о чем и говорят, то о горе, вине, злобе и так далее, мне захотелось выразить свою благодарность, восхищение и любовь к вам, вашему замечательному остроумию, вашему глубокому уму и всему, что вы отстаиваете. Ах да, вот что еще побудило меня написать вам. Не потянет ли вас на нечто импульсивное — на поездку со мной по Европе, например, во время университетских каникул? Я немного знаю Швейцарию (у меня есть секретный номерной счет в крупнейшем швейцарском банке) и была бы счастлива познакомить вас со всем самым сюрреалистичным и захватывающим, что есть в этой стране. Мы можем побывать в доме, где провел свои последние годы Томас Манн. Его вдова и сын до сих пор живут там, в городке под названием Кильхберг в кантоне Цюрих. Можем посетить знаменитые шоколадные фабрики, надежные банковские организации, горы, озера, водопад, где Шерлок Холмс встретил свою судьбу… Стоит ли продолжать?