— Докопалась до самого сокровенного. Мэри не проведешь.
— По-моему, ты и сам себя не проведешь. Ради бога, отбрось ты это мерзкое высоколобое порицание падших людей, что пытаются повеселиться. Какой смысл в этом после твоей книги? Ты скинул все профессорское дерьмо ровно туда, куда следует, так что насладись теперь жизнью настоящего мужчины. На сей раз — с сертифицированной женщиной. Ты что, на самом деле не понимаешь, что главное в Сезаре О’Ши, кроме того, что красивее ее в мире не найти? Достоинство, Натан. Смелость. Сила. Поэзия. Господи, да это же сама душа Ирландии!
— Мэри, я тоже читаю киножурналы. Судя по тому, как Сезару подают, ее дед резал торф, чтобы отапливать хижину Марии Магдалины. Я до таких высот не дотягиваю.
— Натан, — сказал Андре, — поверь, она так же не уверена в себе, как и ты.
— А кто в себе уверен? — ответил Цукерман. — Кроме Мэри и Мохаммеда Али?
— Он имеет в виду, — сказала Мэри, — что с ней ты можешь быть самим собой.
— А это кто?
— Ты что-нибудь придумаешь, — заверил его Андре.
Одеяние ее состояло из живописно развевающихся огненного цвета вуалей, раскрашенных деревянных бус и перьев какаду, по спине струилась тяжелая черная коса, а глаза — что ж, это были ее глаза. За ужином, накладывая себе мусс из морского окуня, она уронила кусочек на пол, и ему стало легче — он смог посмотреть прямо в знаменитые ирландские глаза и сказать что-то внятное. Легче, пока он не понял, что, возможно, ради этого она и уронила кусочек мусса. Всякий раз, повернувшись к ней, он видел лицо с экрана.
Только после ужина, когда они смогли отделиться от остальных гостей и от навязанной близости — карточки с их именами были поставлены рядом, — они смогли близко пообщаться. Это длилось всего пять минут, но с обоюдным пылом. Они оба читали биографию Джойса Эллмана и, судя по всему, прежде не осмеливались признаться кому-либо в том, сколь глубоко ею восхищаются; по их приглушенным голосам можно было решить, что они вступают в преступный сговор. Цукерман не скрыл, что однажды встречался с профессором Эллманом в Йеле. Собственно, встретились они на литературной церемонии в Нью-Йорке, где обоим вручали премии, но он не хотел, чтобы она решила, будто он старается произвести впечатление, хотя на самом деле старался изо всех сил.
Его встреча с Эллманом возымела эффект. Впечатление не было бы сильнее, будь это сам Джойс. Виски у Цукермана покрылись испариной, а Сезара от волнения прижала руки к груди. Тогда-то он и спросил, можно ли после ужина проводить ее домой. Она шепнула «да», дважды, зыбко, а потом проплыла в своих вуалях в другой угол зала — не хотела, чтобы думали, будто она забыла об остальных гостях, хоть она полностью о них и забыла. Так она выразилась.
Не уверена в себе? Можно доказать обратное.
На улице, пока Цукерман махал такси, проезжавшему в квартале от них, рядом остановился лимузин.
— Отвезете меня домой в этом? — спросила Сезара.
Прильнув к нему на заднем сиденье, она объяснила, что может днем и ночью позвонить из Ирландии и Мэри всегда готова ее подбодрить, рассказать, кого не любить и осуждать. Он сказал, что примерно ту же поддержку получает в Нью-Йорке. Она рассказала ему, что Шевицы сделали для ее троих детей, а он — как приходил в себя в их гостевом доме в Саутгемптоне после того, как чуть не умер, когда у него лопнул аппендикс. Он понимал, что звучит это так, будто он чуть не умер от ран, какие получил Байрон, когда боролся за независимость Греции, но, разговаривая с Сезарой О’Ши на бархатистом сиденье в полумраке лимузина, сам начинал звучать немного как Сезара О’Ши на бархатистом сиденье в полумраке лимузина. Аппендицит как страстная поэтическая драма. Он слышал, что рассказывает, насколько остро чувствовал «косой свет» на саутгемптонском пляже во время укрепляющих утренних прогулок. Все о косом свете да о косом свете, в то время как, согласно статье в свежем выпуске газеты, некая сцена в его книге, оказывается, спровоцировала рост продаж черного шелкового белья в лучших универмагах Нью-Йорке на пятьдесят процентов.
Ты что-нибудь придумаешь, сказал Андре. И вот оно: косой свет и моя операция.
Он спросил, названа ли она в честь кого-то? Была ли Сезара Первая?