— И где они наготове, дубина? — Звонивший — он пытался замаскировать свой голос и говорил как боксер после нокаута — угрожал похитить мать Цукермана. — Слушайте, — сказал Цукерман, — это не смешно.
— Пятьдесят тысяч наличными. В противном случае мы приступаем к операции, и тогда вам это встанет в триста тысяч, не меньше. Не говоря уже о том, что пострадает ваша матушка. Будь человеком, Цук. Мало ты ей доставил горя своей книжкой? Не усугубляй. А то как бы ей не пришлось пожалеть, что она родила тебя, сынок.
— Слушайте, это уже третий звонок, и все это походит на мерзкую садистскую шуточку…
— И это он мне будет рассказывать про мерзкие шуточки! Обзываться он будет, мудак высоколобый! Да ты дерьмо! Что ты со своей семьей сделал, бессердечный ублюдок, и все во имя «великого искусства»! Да в обычной жизни я в сто раз лучше человек, чем ты, говноед. И всем, кто знает меня лично, это известно. Я ненавижу применять насилие. Я ненавижу причинять боль. Мне тошно смотреть на то, что творится с нашей страной. Был у нас великий вождь, Роберт Кеннеди, и этот псих, ублюдок арабский, его застрелил. Но что люди знают обо мне как о человеке, тебя не касается. Бог свидетель, я не должен себя оправдывать перед таким дерьмом, как ты. Мы сейчас говорим строго о деньгах, и это ничуть не хуже твоего телефонного разговора с бухгалтером. У тебя есть пятьдесят тысяч долларов, и я их хочу. Вот и все. Ни один сын в таком финансовом положении не откажется выложить пятьдесят тысяч для того, чтобы избавить мать от кошмарных страданий. А если бы речь шла о раке, ты бы тоже счел это мерзкой шуточкой, заставил бы ее и через это пройти — лишь бы в маржевой счет не залезать? Бог ты мой, ты же только что почти получил еще миллион — за продолжение. Сколько еще тебе надо в год? Да всему миру известно, ты такой чистюля, что морду воротишь, когда таксист тебе сдачу дает. Ты лжец и лицемер! Твой талант мне у тебя не отобрать, но репутацию человека, пользующегося другими людьми, ты заработал, так что не тебе задирать передо мной нос. Я тебе вот что скажу: будь это моя мать, нечего было бы обсуждать. Я бы действовал, и действовал быстро. Впрочем, я бы вообще ее до такого не довел. Таланта бы не хватило. Не хватило бы таланта использовать своих родных и выставить их на посмешище так, как это получилось у тебя. У меня на это способностей нет.
— Поэтому вот чем вы занимаетесь, — сказал Цукерман, соображая, что же ему делать. А что бы сделал Джозеф Конрад? Лев Толстой? Чехов? В университете, когда он начинал писать, он всегда задавался такими вопросами. Но теперь это не очень-то помогало. Лучше подумать, что бы сделал Аль Капоне.
— Верно, — ответили ему, — поэтому я занимаюсь этим. Но я не применяю насилие и не занимаюсь этим, если понимаю, что ноша непосильна. Я же сначала навожу справки. А учитывая накладные расходы, я вовсе не прошу лишнего. Я совершенно не хочу причинять страдания. Я ненавижу страдания. Я в своей жизни столько страданий видел — до могилы хватит. Мне важно получить разумный доход с учетом вложений и потраченных человеко-часов. И ответственно делать то, что я делаю. Уж поверь мне, не все такие ответственные, как я. Не все всё продумывают. Похищают как психи, как школьники, и тут-то говно летит на вентилятор. Мне такого гордость не позволяет. Совесть не позволяет. Я из кожи вон лезу, чтобы этого избежать. Так оно и выходит, когда я имею дело с таким же совестливым человеком, как и я. Я уже много лет в этом бизнесе, и никто не пострадал — кроме тех, кто жадничал и сам напросился.
— А где это вы услышали, что я только что получил миллион за «продолжение»?
Эх, был бы у него магнитофон. Но маленький «Сони» остался на Бэнк-стрит, у Лоры в кабинете. Там осталось все, что было ему нужно.
— Я это не «услышал», я так не действую. Все лежит передо мной, в вашем деле. Вот, зачитываю. «Вэрайети», выпуск от среды. «Независимый издатель Боб Спящая Лагуна заплатил почти миллион…»
— Но это вранье! Этот независимый Лагуна себе имя делает, не заплатив ни гроша. Никакого продолжения нет.
В газетах вроде так советуют себя вести? Говорить похитителю правду, воспринимать его серьезно, общаться как с другом, как с равным.