— Ладно, — согласился я. — Но кроме компенсации я потребую вашего увольнения.
— Идите, — отмахнулась чиновница. — Не задерживайте очередь.
Мы с Юсей ушли, громко хлопнув дверью. Она не поверила. Я и сам не верил. Ходить вместе с Юсей невероятно тяжело. Мы даже не ходим, а переваливаемся с одной ноги на другую, со стороны это выглядит устрашающе, будто мертвец сбежал из фильма Джорджа Ромеро. Мысли, одна кровавее другой, копошились в моей голове: зарубить подлую чиновницу топором, задушить Юсиными руками, откусив перед этим уши с двух сторон одновременно.
Домой я вернулся с твердым решением разорить собес, муниципалитет и вообще убить всех людей. Первый кандидат на скоропостижную кончину уже поджидал меня у двери в квартиру. Это был жуликоватой внешности мелкий мужичонка, чернявый, с серьгой в ухе.
— Мезальянц, — представился он. — Иван Иванович. Меня прислала ваша бабушка.
Этим он развязал мне руки и подписал себе приговор.
Смерть дедушки Георгия все мы пережили очень тяжело. Благодаря ему в доме всегда толпилось полно народу, было весело и шумно, студентов-практикантов гостило как сельдей в бочке, и общей своей эрудицией я обязан именно дедушке. Когда дедушка ушел, оставив мне на память лишь старинное греческое зеркало да любимое кресло, навещать нас стали только самые верные и бескорыстные его ученики, а таких осталось два-три человека. Ушли в прошлое шумные застолья, никто не шутил и не смеялся, гости виновато жались по углам и норовили оставить деньги.
Бабушка отказывалась и просила больше так не делать, иначе дверь этого дома навсегда закроется перед такими визитерами. Бабушка не плакала или плакала тайком, потому что я никогда не видел ее расстроенной или опечаленной. Весь внешний вид бабушки, ее спокойствие и рассудительность внушали окружающим, что все у нас хорошо, все замечательно, и дедушкина смерть не способна разрушить наше семейное счастье. Бабушка стала единственным моим собеседником, она часто сидела в нашей комнате и рассказывала о своей молодости, о наших папе и маме, о разном. И когда она умерла, для меня умер весь мир, потому что друзей и собеседников в моей жизни никаких не осталось.
И теперь этот мелкий мошенник будет утверждать, что он — от бабушки?
Я сгреб незваного гостя в охапку и начал бить. То есть, конечно, по-настоящему бить я его не мог, просто мордовал — мял левой рукой испуганную злую физиономию Мезальянца, пока Юся держал его правой и злобно рычал. Третья рука (имеется у нас и такая: формально она числится моей, но пользоваться ею может и Юся) яростно колотила наглеца по макушке.
Возможно, мы бы даже убили его, но Мезальянц оказался скользким типом, вывернулся из захвата и дал нам по оплеухе, причем с такой силой, что трудно заподозрить в столь мелком субъекте.
— Барбара Теодоровна не предупреждала, что прием будет такой радушный, — сказал он.
— Кто? Какая Барбара?
— Ваша бабушка, Барбара Теодоровна Кравец.
— Вы ошиблись адресом, — смутился я. — Нашу бабушку звали Агнией Теодоровной, и не Кравец, а Кругловой. Это двоюродную бабушку зовут Барбара, но она с нами не живет.
Мезальянц открыл кожаный портфель, стоявший у стеночки, достал бумаги, сверился.
— Не морочьте мне голову, все правильно. Барбара Теодоровна… Ах да, точно — двоюродная.
Всплыла, родимая.
11
Мезальянц представился близким другом покойной Барбары Теодоровны. Перед смертью она велела Мезальянцу найти нас и сообщить о наследстве. Он вопросительно посмотрел на нас: откажемся, нет?
Представьте: в минуты роковые появляется хитрожелтый дяденька, говорит о мертвой бабушке и большом наследстве. Думаю, вы уже поняли, что я ему ответил.
— Пшел вон отсюда, мы по пятницам не подаем, — закончил я цветастую фразу.
Мезальянц крякнул, но не отступил.
— Постойте, молодой человек, я не обманываю, завтра похороны, можете сами сходить!
Он бы еще в морг меня позвал.
— Да что вы такой недоверчивый-то, а? — совсем расстроился незваный гость.
— Таким уж уродился, — сказал я. — Прочь с дороги, а то Юся кусаться будет.