— Не будем торопиться, Хорс. Может, это ложная тревога.
Мне было почти хорошо. Я на какой-то момент забыл, что мы — беглецы. Нас скоро спасут, вернут домой. Все пойдет по-старому. И вот тогда я смогу выбросить предметы.
Кто-то зашел со спины. Я знал, что это Мезальянц, но оборачиваться не стал.
— Ты в порядке? — спросил Иван Иванович.
— Спасибо, — равнодушно ответил я.
— Спасибо, — эхом отозвался Юся.
Я медленно, словно боялся спугнуть, обернулся на брата. А он обернулся ко мне. Чувство было такое, будто в зеркало посмотрел. Раньше я воспринимал Юсю как маленького мальчика, даже черты лица у него были мягче, чем у меня. Расслабленное лицо, на котором и тени мысли никогда не лежало.
Обида в глазах. Я и не думал, что смотрю на мир с обидой, настолько привык к своей физиономии. А чужой человек увидит — и плюнет в сердцах.
— Ты... вернулся? — спросил я.
— Вернулся, — ответил Юся. — Ты.
Все ясно. Перезагрузка жесткого диска. Юся попугайничает. А я думал, что отключка стала для него каким-то качественным рывком.
— Это ничего, девочки, что я к вам спиной стою? — спросил Мезальянц.
— Ну, чего вам еще?
— Послушай меня, и не надо изображать институтку, которой в подворотне объяснили, откуда дети берутся. Сюда идет американское судно. Если оно большое, на нем есть служба собственной безопасности. Они будут задавать вопросы, и мы не сможем вразумительно ответить даже на самый простой из них — как мы проникли в территориальные воды США.
— И что с того? Зато нам жизнь спасут.
— Нас отправят в ближайшее отделение ФБР и начнут потрошить. Это не деликатные интервью, это могут быть вопросы с пристрастием. И если к тебе как к несовершеннолетнему они могут отнестись милосерднее, то ко мне — вряд ли. И я расскажу, почему мы здесь, потому что боль терпеть невозможно. У тебя отберут предметы. И ладно, если просто отберут, а не придушат. Ты понимаешь, о чем я?
Я слушал его, а сам смотрел на Юсю. Юся ни мускулом не выражал никаких эмоций, будто опять впал в идиотию.
— Чего вы хотите? — спросил я.
— Ты уже несколько раз использовал предметы, почему сейчас не хочешь?
— Выхода раньше не было.
— Выход всегда есть. Ты мог отказаться, отдать эти предметы, не мне, так кому-то другому. Но нет, ты один у нас высокоморальный парень, который не даст попасть опасному оружию в чужие руки. Оружие, Егор, это такая штука — им нельзя не пользоваться. Оно создано именно для поражения цели. Ты все равно уже стреляешь, даже если стреляешь исключительно по тарелочкам.
— Но я же собирался выбросить эти штуки, вы видели!
— Но не выбросил.
— Я не виноват в том, что Юся...
— Не виноват. Но отвечать все равно тебе. У тебя не получится все время бегать, ни у кого это не получается. Либо ты отдашь предметы, либо сам будешь использовать. Ты не доверяешь мне. Что ж, это правильно, на твоем месте я бы тоже не доверял. Но почему ты себе не доверяешь?
— Потому что это как наркотик. Наркоман живет не сам по себе, а от дозы к дозе. А вы мне предлагаете на иглу сесть.
Мезальянц задумался.
— Да, ты прав, — и собрался уходить.
— Это все? — спросил я. — Все, что вы хотели сказать?
— Все, что я мог тебе сказать. Ты решил действовать сам, и такое решение не может не вызывать уважения. Но дело в том, что свобода выбора — это очень суровая вещь. Пока ты выбираешь — ты действительно свободен, однако, приняв решение, тебе приходится отвечать за него. Я выступил против Конторы — и Контора меня за это накажет. А ты и дальше будешь принимать самостоятельные решения, и отвечать за них. Думай.
Мы с Юсей остались одни.
— Блин, все настроение испортил, — сплюнул я.
— Испортил, — тяжело вздохнул Юся. Но смотрел при этом на меня.
Не прошло и часа упорных трудов по разделке рыбы и утилизации отходов (грубо говоря, Боря с Глебом все за борт выбросили, кроме огромного плавника), как на горизонте появился огромный корабль. Огромный настолько, что наш «Ярославец» мог спрятаться в его кильватерной струе.
— Военные, — догадался Боря. — Сигнал о бедствии приняли.
Теперь нам предстояло решить — либо сдаваться, либо бежать. Радиостанция в рубке надрывалась, спасатели требовали подтверждения, что мы — это мы, а не радиохулиганы.
— Глеб, дуй к рации, подтверждай «мэйдэй», — распорядился Боря. Потом он обратился к нам: — Вот что, дорогие. Делайте что хотите, а Иваныч нам сейчас отец родной, и мать родной, и вообще главный толмач. Он, хочешь не хочешь, единственный из нас в международных отношениях подкованный. Мы как одна команда...