— А дети? — Рад знал от Павла Григорьича, что у него трое детей, а младшая дочь с зятем живут с ним. — Дети, наверно, могли бы помочь?
Теперь Павел Григорьич помолчал.
— Пользы-то от детей! — произнес он затем. — Вы своим родителям много ли помогаете? Все им только дай, дай да дай. Много, говорю, помогаете?
Рад вспомнил о своем звонке с переговорного пункта.
— Да уж какое там помогаю, — сказал он.
— Ну вот, а говорите, дети, — с удовлетворением ответствовал Павел Григорьич.
Маршрутка уже въехала в поселок, остановилась на одной остановке, выпустив несколько пассажиров, остановилась на другой, и Рад, перестав поддерживать со своим магазинным знакомцем разговор, принялся смотреть в окно, чтобы не пропустить места, где сходить ему. Все же он не слишком часто ездил в город, и на скорости знакомое становилось незнакомым.
Шоссе заложило поворот, из-за заборов, скелетов деревьев, вылетело стеклянно-бетонное одноэтажное строение магазина, выкрашенное в бледно-желтый цвет, поодаль от него, отступая от дороги метров на шестьдесят, за жидким беспорядочным парком стояло серое двухэтажное здание бывшего дома культуры, и еще дальше, за домом культуры, на небольшом взгорке возвышалась неожиданного карминного цвета новодельная шатровая церковь. Рад с облегчением удостоверился, что не пропустил своего места.
— У дороги за домом культуры остановите, — попросил он водителя.
Павел Григорьич встрепенулся. Коряжистое лицо его выразило радость.
— Так вместе здесь сходим! Бидончик мой на землю спустить не поможете? А то больно тяжелый.
— О чем разговор, — сказал Рад.
— Вот спасибо, Слава. Вот спасибо, — наградил его Павел Григорьич обращением по имени.
«Рад? — переспросил он, когда они знакомились тогда, уже выйдя из магазина на крыльцо. — Что за имя такое? — И, узнав, что „Радислав“, тут же решил: — Ну, я вас Славой буду звать. А то что за Рад. Не по-русски».
Рад перенял бидон у Павла Григорьича и, выходя из машины, вынес тот наружу. Бидончик был литров на десять, двенадцать. Солидный бидончик. Павел Григорьич выбрался из машины следом. Рад толкнул дверцу, она поехала, захлопнулась, и «Газель», бодро встарахтев мотором, рванула по шоссе дальше.
— Вам, Слава, куда идти-то? — спросил Павел Григорьич. — А то, может, поднесете мне бидончик? Сжадничал я, налил под горло. Тащу, а грыжу так и пучит, боюсь — ну, вылезет, да ущемит. Два-то раза перед этим с коляской ездил. А нынче что-то не взял, опять, думаю, не будет керосина. А он — на-ка, есть. Знал, что половину надо налить, нет, сжадничал. Сколько керосина на готовку идет! Знай подливай.
Рад поднял бидон с земли, вновь ощутив его жидкую тяжесть.
— Указывайте, Павел Григорьич, как идти.
Ему некуда было торопиться. Даже если бы его магазинный знакомец попросил отнести керосин на другой конец поселка, он бы помог донести бидон итуда.
Они двинулись по асфальтовой дороге, отходящей от шоссе, в глубь поселка — мимо серого здания дома культуры за черной вязью зимнего парка, мимо неожиданно красной церкви за стрельчатой чугунной оградой, и Рад, скрашивая путь разговором, спросил:
— А что же, если так грыжа мучает, операцию, наверно, нужно делать?
— Да ее делай, не делай, операцию, все одно: новая выпрет, — отозвался Павел Григорьич, бодро вышагивая с ним рядом. — Тяжелую же работу все время ворочать приходится. Как без нее. Вырезали мне уже грыжу, было дело. И что? Вот, снова мучаюсь. Пока уж не ущемит, так буду.
— А ущемит — и не поймете, что ущемило, упустите время?
— Ну, упущу так и упущу. Помру. Че уж, разве жизнь? Какая это жизнь. Живешь — не знаешь, как завтрашний день прожить. Пенсию-то какую платят? Вот и ворочаешь с грыжей огород под картошку. Лопатой четыре сотки вскопать. Легко ли?
— Да ведь, Павел Григорьич, — Рад позволил себе иронию в голосе, — платили бы вам пенсию — хоть каждый месяц на курорты летай, грыжа, не грыжа — все равно бы картошку сажали. Не так?
— Сажал бы, — согласился его магазинный знакомец. — Но уж не четыре бы сотки.
— А три, да? — с той же иронией посмотрел на него Рад.
Павел Григорьич, вышагивая рядом и не отставая, ответно взглянул на Рада и теперь не ответил.
— А вы у нас здесь, Слава, чего, дом у вас здесь или на даче у кого зиму живете? — в свою очередь, спросил он после паузы.
Рада неприятно кольнула проницательность старика.
— Живу, — коротко сказал он. — Зиму или не зиму… не знаю, видно будет.
— Ну да, видно, — поддакнул ему Павел Григорьич. — Недалеко тут где-то, да?