Разговор становился с каждым шагом интересней и интересней. Рад отправился на эту квартиру, честно можно сказать, из чистого любопытства и не имея понятия, что встреча под колпаком у госбезопасности, а человек — все зная, рискуя, знал — и пошел.
— А зачем ты хотел послушать? — спросил он своего спутника.
— Почему нет, — ответил тот — все с тем же быстрым довольным смешком. — Кто знает, как все развернется. Вдруг они и в самом деле к власти прорвутся? С будущей властью хорошо заводить дружбу, когда она еще не власть, а так, сырая глина. Потом затвердеет — лоб расшибешь, а внутрь уже не прорвешься.
Ударом беспощадного ахейского меча порыв ветра снес с Рада шапку, он поймал ее на излете и водрузил обратно на голову. Темя оплеснуло волной холода, но Раду и без того его морозно жгло — как тогда, в самом начале дискуссии в оставленной ими квартире. Никогда в жизни он не думал о тех вещах, о которых говорил его собеседник. Даже близко не подходил к таким мыслям.
— Тебя что, послал кто-то? — спросил он.
— Зачем послал? — В голосе его спутника прозвучало нечто вроде досады, что о нем могли так подумать. — Я сам. Твоя судьба — в твоих руках. Хотя, конечно, узнал бы папаша, куда я поперся, он бы меня танком остановил. Они же уверены, их партия — монолит, тысячу лет у руля простоит.
— Кто «они»?
— Папаши наши. Их поколение.
Мгновение Рад не знал, как среагировать. Его отец не был партийным. Потом он спросил:
— А кто у тебя отец?
Теперь замялся с ответом его спутник.
— Папаша-то? — Ему откровенно не хотелось отвечать на этот вопрос. — Да вообще папаша ничего мужик. Вполне ничего. — И перевел стрелку: — А ты, значит, просто так ушел? Завял, что ли?
— Завял. — Рад не стал настаивать на его ответе. — Уж пардон! Надо бы только вернуться, предупредить, чтоб расходились. — Он снова остановился.
— Ну?! — с интонацией сообщника воскликнул его спутник. — Придешь — а там как раз и приехали. Пофартило унести ноги — уноси. — Он взял Рада под руку и повлек по дороге дальше. — Ты за них не волнуйся, не те времена, чтоб на Соловки ссылать. А получиться у них — хрен у них что получится! Не сварят каши — голову даю на отсечение.
Они шли так, разговаривая, минут пятнадцать, когда наконец на дороге объявила о себе звуком мотора машина. Она ехала в сторону центра, мчала, выжимая километров сто двадцать, но их размахивания руками, их прыжки на середину дороги заставили водителя затормозить и остановиться.
Везти водитель согласился только до Столешникова.
— Сиреневый бульвар? — как выругался он, когда Рад назвал свой адрес. — За стольник не повезу!
Позднее Раду придет в голову мысль, что самая большая купюра той поры, постоянное присутствие которой в кармане символизировало, можно сказать, жизненный успех, с самого начала знакомства с Дроном Цеховцем сопровождала их отношения неким осеняющим знаком.
— Нет, стольника, конечно, дать не могу, нет у меня столько, но от Столешникова до Сиреневого — плюс два червонца, очень приличные деньги, — склонившись к приоткрытому оконцу, попытался Рад уломать водителя.
— И за два стольника не повезу! — отказал водитель.
— Ладно, шеф, дуй до Столешникова, — сказал спутник Рада, подталкивая Рада к задней дверце, сам открывая переднюю. — Не хочешь быть богатым, будь честным.
— Чего это мне — не богатым, а честным? — Водитель обиделся.
— Да это приговорка такая, — плюхаясь на сиденье, со смешком успокоил его спутник Рада. — Ко мне поедем, перекантуешься у меня до метро, — повернулся он к Раду назад.
Квартира, в которую они вошли четверть часа спустя, казалось, не имела пределов. Потолки, казалось, возносились над головой на высоту, недоступную сознанию и глазу, — хрустальная люстра в комнате, где сидели, коротая время до открытия метро, светила своим электрическим светом чуть ли не с самого неба. Пили маленькими глотками обжигающий нёбо «Beefeater» из литровой квадратной бутылки, крепчайший, головокружительно ароматный бразильский кофе со вкусом миндаля, курили кубинские сигары, обрезая концы специальным хромированно блестящим ножичком, — все невиданное тогда, невероятное, словно чудесным образом перенесся в некий иной мир, живущий совсем по другим законам.
С этой ночи случайный консерваторский сотрапезник Рада обрел для него имя.
Дрон Цеховец учился в Институте военных переводчиков. Был уже на последнем курсе, имел право жить дома, ходить в гражданском.