Чумазый Глеб, который возился в машинном отделении вместе с механиком-кустарем по прозвищу Змей, выглянул наружу и сказал в сердцах:
— Окунись-ка ты в алебастр!
Едва опасность погибнуть от голода и жажды отступила, Грузин расслабился и получал от жизни максимум удовольствия. Боря был легкий человек, он сразу забывал все плохое, живя текущим моментом. Даже странно, что такой человек может думать о бесконечности. А вот Глеб день ото дня становился мрачнее и мрачнее. Все радости беззаботного пребывания на Чунгачанге, как он называл остров, оставляли Татарина равнодушным. Он целыми днями копался в двигателе, меняя то одну запчасть, то другую, будто собирался возвращаться тем же путем.
Со Змеем, которого на самом деле звали Антонио, Глеба познакомил Сорри, тот самый рыбак, который дотащил «Ярославец» до берега. Сорри принадлежал к аборигенам, понапе. Он, как и мы, ни бельмеса не знал на английском, кроме «извините», потому и награжден был забавным прозвищем: и взрослые, и дети называли его именно так. Рыбак отбуксировал катер к мастерской «Антонио энд Лэйла» и позвал хозяина. Хозяином оказался волосатый коротышка абсолютно итальянского вида.
— Бонасейра, — сказал он и для страховки пожелал доброго вечера на английском.
Мы тоже нестройно поздоровались, но предупредили, что английский знает только Мезальянц. Иван Иванович по очереди представил нас механику, механик всем крепко пожал руки, отрекомендовался Змеем, потом отозвал Сорри на пару слов, кое-что ему объяснил и отправил за полисменом. Сорри с уважением посмотрел на нашу команду и утарахтел за представителем власти.
На причал вышла женщина в замасленном комбинезоне поверх купальника, с сигарой в уголке ярко накрашенного рта и небольшим автомобильным ключом-трещоткой в руках. Выход ее сопровождался экспрессивной тирадой на итальянском сквозь неплотно сжатые губы. Змей делал ей всевозможные знаки, но женщина не замолкла до тех пор, пока не подошла совсем близко и не увидела Виксу. Тогда она хорошо поставленным жестом вынула сигару изо рта и глубоким красивым голосом выдохнула «пердонаре...», окутав нас дымом и этим окончательно очаровав.
Змей представил нам супругу, затем пригнул ее голову к себе и поцеловал. Они извинились, что не могут предложить нам ничего поесть — готовить они не любят, а перекусить ходят в местную забегаловку, потому что до столичных ресторанов полчаса на машине, а ради пафосной жрачки отмываться и переодеваться как-то лениво.
Змей и Лэйла работали в столице, в какой-то конторе, а мастерскую держали для отдохновения — им, кажется, нравилось возиться с разной техникой. Что-то они чинили, что-то окончательно доламывали, и денег им мастерская не приносила. Зато здесь постоянно околачивались всевозможные чудаки, будто нарочно сосланные на остров со всего света. Все эти люди тоже работали в Паликире, столице Микронезии, и объявлялись в мастерской ближе к десяти вечера. Тогда все пили вино, играли в странные игры, слушали непонятную музыку и были абсолютно счастливы. Именно поэтому странный экипаж «Ярославца» был воспринят без удивления, и даже наоборот — казалось, все недоумевали, где мы шлялись до сих пор.
Особенно всем понравился Юся. Не знаю, чем уж он так купил здешнее пестрое общество, но по вечерам его — и меня за компанию — часто приглашали на «ассамблеи». И Виксу тоже звали, потому что она уже начинала тосковать по дому, и Боря просил взять над ней шефство. Чудаки не были против, им, похоже, все было в кайф, хоть им детский сад на шею вешайте, хоть паноптикум уродов, они из всего сделают праздник.
В основном забавляла гостей способность Юси угадывать, куда они спрятали ту или иную безделушку. То и дело слышались возгласы «бьютифул», «вандерфул», «интуишн», гости строили рожи и многозначительно подмигивали друг другу.
Юся виновато улыбался, оглядываясь на меня, и продолжал угадывать. Викса поначалу ревновала, а потом втянулась и сама стала играть. Ей тоже перепадало и внимания, и подарков. Я не был против таких невинных забав — в конце концов, Юся только ребенок, хотя и стремительно развивающийся. Ему не повредит немного человеческого тепла. И меня ничуть не раздражало, что он общается с чужими людьми.
С тех пор, как Юся начал разговаривать, мы практически не спали. Мы только и делали, что говорили, говорили, будто сейчас придет кто-то и отберет у нас эту волшебную штуку, которая наделила моего брата самым дорогим, что могло у него появиться, — разумом. И мы уже не скажем друг другу ничего, и Юся станет прежним бессмысленным куском мяса.