Ничего, думал Свиридов. Скоро у тебя дел будет невпроворот, и тебе станет не до меня. А я еще поработаю. Если, конечно, не снимут.
Распоряжение о нашей с Юсей депортации пришло на следующий день, на электронную почту Далилы.
Юся зычно храпел, поэтому я почти не разобрал горячего спора между нашей матерью и Максом, хотя и догадывался, что спорят они о вчерашней угрозе красавца. Макс требовал от жены, чтобы она «боролась», а Далила парировала тем, что «у нас дети». И я впервые был на ее стороне. За спокойную жизнь с Юсей я бы сейчас сам взорвал этот Измит со всей Турцией. А еще лучше — Москву. Ведь самый очевидный способ был! Сравнять ее с землей, чтобы и камня на камне не осталось.
Вскоре шум прекратился, и в нашу комнату тихо постучал Макс.
— Заходите, — разрешил я.
Макс проскользнул тигром, прикрыл дверь. Сел на кресло, кивнул на спящего Юсю:
— Как он?
— Нормально, — ответил я. — Только к вечеру что-то закапризничал.
— Он что, и вправду?..
— Он всю жизнь был олигофреном. А как петуха получил в личное пользование, так дела в гору пошли.
— Именно петуха?
— Откуда ж я знаю? Просто он с ним не расставался. Конечно, не исключено, что все три предмета в нем запустили «просыпание». — Я посмотрел на храпящего Юсю. — Но сейчас все хуже стало. С предметом он не храпел.
Мы помолчали. Я видел, что Макс собирается с духом, чтобы сказать какую-то гадость.
— Ну? — спросил я. — Еще какая-то засада?
— Да, — кивнул Макс. — Пришло официальное письмо. Правительство настаивает на вашей высылке из страны в недельный срок.
Что ж, так я и знал.
— А чего так много времени дали? — спросил я. — Мне собраться — только рот закрыть.
— Мы не хотим, чтобы вы уезжали. Далила подаст прошение о воссоединении семьи, мы добьемся...
— Не надо, Макс, — оборвал я его. — Мы не хотим.
— Почему? У тебя ведь была возможность сравнить, где живется лучше! Вы умрете, сопьетесь, вас никто на работу не примет.
— Но мы никому не будем мешать. Далила не любит нас, мы для нее — чужие люди. Мы не хотим сидеть на вашей шее, даже если вам это будет приятно. К тому же ничего у вас не получится.
— А если получится?
— Вы взрослые, вам и решать.
Я был уверен, что у Макса ничего не выйдет, но пусть его... В конце концов, его дело. И Далилы.
Последние дни мы проводили в основном на пляже — лепили песочные замки, купались, пугали своим внешним видом отдыхающих. Была еще одна причина, по которой мы пропадали из дома, — чтобы девчонки меньше общались с Юсей. Я не хотел, чтобы они видели его смерть. Меня самого приводило в бешенство быстрое угасание его разума и что я ничего не могу с этим поделать, но я-то помнил его прежнее состояние.
Его будущее состояние.
Сначала Юсю стали интересовать игрушки-трансформеры — и Макс накупил ему целую гору. Весь день Юся с моей помощью упражнялся в трансформации роботов. А на следующий день он начал игрушки ломать. Как, в общем, и все дети. Поэтому-то я и стал уводить его из дома на пляж. Совок, ведерко, мокрый песок — эта игра даже мне была интересна. Мы строили Понпеи и Нан-Мадол, закапывали, а потом откапывали игрушечного робота, имитируя похороны и спасение Барбары. Разыгрывали крушение яхты.
За те пять дней, что Макс бегал по инстанциям и юридическим конторам, Юся успел пройти путь до пятилетнего малыша. Он уже не выговаривал буквы, его невозможно было заставить почистить зубы или поесть. Порой очень хотелось навешать ему подзатыльников и сказать: «Соберись!» Но с тем же успехом я мог наказывать телевизор за то, что он показывает всякую фигню.
Макс вернулся расстроенный. Процедуру усыновления можно начать только в стране, гражданами которой мы являлись, то есть мне с Юсей в любом случае нужно было выметаться из Израиля.
— Я поеду с вами, — сказал Макс.
— Не надо, — ответил я. — Вы знаете наш адрес, я — ваш. Если станет совсем невмоготу, я дам сигнал «мэйдэй», честное слово.
— Мидей! — повторил Юся.
— Какой сигнал? — не понял Макс.
— Сигнал бедствия.
— Сос, что ли?
— Точно.
— Мидей! — Юся придерживался морской терминологии, даже впав в детство.
Макс немного помолчал, а потом сказал:
— Не злись на Далилу. Она хорошая мать, только не поняла еще, что вы тоже ее дети. Ей надо привыкнуть. Она поймет.
— А из-за чего вы поссорились?
— Из-за посуды.
— Из-за чего? — Я даже рот открыл.
— Из-за посуды, — повторил Макс. — У меня холостяцкая привычка: первое и второе есть из одной тарелки. Не в ресторане же. А Лилька наоборот — у нее для каждой порции отдельная тарелка, у нас этих наборов штук сто, наверное.
— Это она в бабушку, — сказал я. — То есть в свою маму.