— Священноначалие… — пронеслось в голове у Кураева, — священноначалие… Пидарасы вы заднеприводные с дырявыми жопами, а не священноначалие!
Меж тем Илларион Алфеев продолжал на другом конце:
— Андрей Вячеславович! Священноначалие хотело бы, чтобы вы как можно скорее вернулись к преподавательской деятельности в стенах родной вам Московской Духовной Академии. И поэтому кое-кто желает поскорее встретиться с вами сегодня. Встретиться в Академии. Как можно раньше. Я знаю, что сегодня — Страстная Пятница, но всё же настоятельно рекомендовал бы вам приехать пораньше именно сегодня и именно сегодня встретится с наместником Троице-Сергиевой Лавры и с ректором Академии. Дело срочное. Приедете?
— Приеду, Ваше Высокопреосвященство! — ответил Кураев и положил трубку. А, положив её, тут же, бурча, добавил:
— Пидор сраный! Холуй Кириллов! Мальчишка на побегушках!
Несмотря на это бурчание, Андрей Кураев всё-таки был рад звонку. Наконец-то дело противостояния между ним и священноначалием — то есть между ним одним с одной стороны и Патриархом, Синодом и практически всем епископатом с другой — сдвинулось с мертвой точки! Как казалось Кураеву, священноначалие дало слабину и от бескомпромиссной борьбы с ним решило перейти к подкупу. В самом деле: только что ему было предложено вернуться на преподавательскую деятельность в Академию, вернуться на профессорское место! Лёд тронулся! И что бы ни происходило сейчас там, среди церковных верхов, в действительности, ему, Кураеву, всё равно следовало бы сегодня съездить в Академию и в Лавру для того, чтобы разведать поподробнее все обстоятельства дела, а также для того, чтобы встретится и переговорить со многими старыми знакомыми.
Так или примерно так думал Кураев, собираясь ехать в Сергиев Посад. Конечно, при этом ему пришлось бы пропустить службы Страстной Пятницы в своём родном храме — храме Михаила Архангела в Тропарево; но он вполне мог не пойти сегодня в храм — ведь, во-первых, он был заштатным церковнослужителем и поэтому мог ходить на службы тогда, когда ему вздумается, а, во-вторых, он был всего лишь диаконом и священники, правя службу, вполне могли обойтись и без него.
Кураев оделся, взял мотоциклетный шлем и вышел из квартиры. На улице, под окнами дома, его ждал скутер. На нём-то Андрей Вячеславович и намеревался добраться до Сергиева Посада.
Кураев вышел из подъезда и направился к скутеру. Весна вступала в свои права. Светило солнышко. Распускались деревья. Начинала зеленеть трава. Лишь только Кураев сел на скутер и завел его, опять зазвонил телефон. На том конце вновь был Илларион Алфеев:
— Так вы едете? — спросил он.
— Уже выехал! — ответил Кураев.
Кураев положил телефон в карман пиджака, надел шлем и тронулся в путь.
А в это время Илларион уже делал другой звонок — звонок Патриарху Кириллу.
— Ваше Святейшество! — промолвил Илларион. — Ваше Святейшество! С Кураевым всё как надо — как и просила сделать та особа с метлой, с которой мы сегодня встречались в полночь в Елоховском. Он едет. И, надеюсь, не доедет…
Но Кураев ничего не знал об этом звонке и ничуть не догадывался о том, что его ждёт…
Пока Кураев ехал по Москве, его голова был совершенно пуста; её не посетила ни одна мысль. Но только лишь он выехал из города, как его сознание наполнили мысли о пидарасах — пидарасах в монашеских рясах и в иерейских облачениях; падарасах в епископских митрах и патриарших куколях; пидарасах в пономарских стихарях и пидарасах в строгих пиджаках, преподававших в семинариях и академиях; пидарасах с учёной степенью и без таковой; пидарасах, которые таились от его, кураевского, взгляда и взглядов прочих, и пидарасах, которые действовали ничего и никого не боясь, открыто; пидарасах активных, пассивных и активно-пассивных; пидарасах манерных, пидарасах изнеженных, пидарасах брутальных и пидарасах, почти ничем не отличающихся от обычных людей; пидарасах тощих, разукрашенных разноцветными перьями и скачущих на музыкальных шоу, и пидарасах мускулистых и упитанных, выступающих на спортивной арене; жирных пидарасах, парящихся в бане, и пидарасах, выступающих на сценах театров оперы и балета в обтягивающих одеяниях; пидарасах старых, пидарасах молодых, пидарасах в полном расцвете сил и пидарасов совсем юных — словом, голову Кураева преисполнили мысли о пидарасах всех возможных видов, цветов и оттенков. Кураев даже заметил, что, думая о пидарасах, он почти не следит за дорогой и от этого подвергается немалой опасности попасть в аварию. Осознав это, он гневно громко пробурчал: «Вот же ж пидоры! Чёртовы хреноглоты! Нет от вас покоя нигде!». И подобные возгласы он отпускал по пути в Сергиев Посад не один, не два, а множество раз.