Пока не выяснил, что история давным-давно изменилась сама.
Лара ни о чем не думала — она работала. Эля радовалась — чего еще хотеть, любимые герои живы! А вот Саню одолевали сомнения самого разного рода.
— И что ты хочешь сказать? — оборвала его излияния в очередной раз Лариса, — накурился опять со своей эльфийкой? Нам теперь надо на тот свет отправить всех, кого мы лечили, или как?
— Мири чхаёри, я о том, что нам и не пришлось спасать никого из тех, кто должен был умереть. Даже Кили. Его бы спасли и без нас. В отличие от Бильбо.
— Кили? Напомни…
— Забудь, не в этом дело. Зачем мы здесь, Лара?
Она вытянулась во весь свой небольшой рост и отвесила ему подзатыльник.
— Ты меня спрашиваешь?
Нет, к философии боевая подруга не была расположена. Это и в нормальной жизни случалось редко. Несмотря на двенадцать лет знакомства, Лариса оставалась для него тайной за семью печатями. Иногда казалось, она не задумывается над жизнью вообще. Но случалось ей выдавать редкие сентенции, полные недоступной больше никому мудрости.
И сохранять при всей своей немыслимой откровенности неуловимую отстраненность, невидимую броню, которую и не ощутишь, пока при недопустимом приближении она не вопьется шипами.
А все-таки хорошо, что Ларка с ним здесь. Вместе как-нибудь разберутся. Саня вздохнул и вновь склонился над мирно спящим Бильбо Бэггинсом. Ну подумать только! Он — хоббитский реаниматолог!
***
Целая вечность минула со дня нашего экстремального перемещения между мирами. Я теряла главные рабочие навыки: отмирал автоматизм заполнения выездной карты, забывались три основных вопроса: «можно не разуваться?», «почему раньше не обращались к врачу?» и «где страховой полис?».
На врачей нагрузка постепенно снижалась, а вот на меня увеличивалась. Всем нужно было всё. Постоянно чего-то не хватало, и я и помогавшие мне с ног сбивались, пытаясь пересчитать все необходимые котлы, простыни, бутылки и банки, ножи и топоры. Психовала я пуще прежнего. Если что-то пропадало, прекращала выдачу, пока не находила пропажу. Не чаще пяти раз в день ко мне являлись скандалить гномы, чьи инструменты я выдала эльфам, а те — ну надо же! — не вернули их спустя пятнадцать минут. Из эльфов изрядным скандалистом оказался хирург Идрен — меня он невзлюбил и постоянно пытался поймать на растрате драгоценных снадобий вроде паучьего яда-миорелаксанта. А мастер Боргунд и его помощники не уставали этот самый яд клянчить.
В результате у меня выработался рефлекс отвечать «нет» на любой вопрос, заданный любым посетителем.
— Есть длинный эльфийский пинцет на…
— Нет!
— А льняное масло? А касторка? Или уголь?
— Нет!
— Выйдешь за меня?
— Саня, идиот, отвали! Нет!
От безысходности начала пробовать сочинить что-нибудь дельное, вроде капельницы из подручных средств. Как оказалось, я могу соорудить аппарат Илизарова — откуда вообще в моей памяти всплывали те или иные детали, понять не могла, отличницей не была никогда. Но стоило покорпеть полтора часика в компании гномов над чертежами — и еще восемнадцать коек в госпитале освободились, всех поломанных их соотечественников отправили на растяжку в Гору. В Гору, как я понимала, здесь отправляли всех стабильных пациентов, по крайней мере, из гномов. По какому принципу (и главное, куда — неужто в воинский лагерь, чтоб они там спились?) выписывали остальных, угадать так и не довелось.
Моим лучом света в царстве мглы стал, конечно, Ори. Читать и писать он умел, радовался этому делу, и всего за два дня склад из приюта первозданной энтропии превратился в полноценную работающую систему хранения. Заодно у нас появился нормальный учет.
Впрочем, Ори нравился мне не только своими рабочими качествами. На вид и по поведению ему было лет семнадцать-девятнадцать, но с нашей молодежью нельзя было и сравнить. Миловидный, но робкий, Ори совсем не умел обращаться с женщинами, и я радовалась любой возможности подшутить над ним и смутить его. Многого не требовалось, достаточно было просто улыбнуться.
Нори, несомненно, эти благие устремления одобрял, да и тиранил братца похлеще моего. Сам, гад, умудрялся исчезать, стоило мне только подумать о том, чтобы привлечь его к работе. Я вообще не уверена, что смогла добиться от него хоть какого-то мало-мальски результативного труда, но имитировал бурную деятельность он мастерски.
— Нори нельзя заставить работать, — поделился семейной бедой Ори, отдувавшийся за двоих, — еще никому не удалось…
Ну что ж, не будем биться в закрытую дверь. Назначив про себя Нори стражем склада, я просто смирилась с его бесцельным околачиванием возле трудолюбивого младшего брата, и на том и порешили.
Вообще, обстановка на складе оздоровилась с тех пор как убрали операционный стол и провели инвентаризацию. Правда, все равно было холодновато, это немного нарушало уют. Я утеплялась многослойными одеяниями и скоро стала напоминать вокзальную попрошайку. Кроссовки обещали долго жить, и нужно было найти сапоги. К гномам обратилась с опаской, памятуя об особом их отношении к подаркам:
— А вот юбку, которую мне брат Бофура подарил… можно считать намеком, как с Элей?
Гномы протестовали и пытались объяснить разницу. Вникнуть было тяжело.
Последнее слово всегда оставалось за Бофуром:
— Вот если бы он золото принес и горкой сложил — то да, это намек. Или если бы я сам тебе по монете за каждую перевязку в чулок опускал.
Я представила себе такую картину в родной больнице и долго смеялась. На Бофура вообще можно было приглашать, как на Петросяна. С каждым днем ему становилось лучше, и он все больше включался в общение, чем приятно скрашивал мою рутину. Правда, с тех пор, как рядом появились его друзья, ухаживать за собой мужчина мне не позволял и весьма рьяно подтягивал к груди одеяло, стоило в процессе зайти на склад.
— Я тебя видела не то что голым, а даже изнутри, — пыталась я ему втолковать, — можешь не прятаться!
— Когда ты меня видела голым — я тебя не видел, — ответно сообщал мне он.
Но гном не только веселил и хохмил. Руки у него были приделаны к нужному месту, и, едва оклемавшись, он уже пробовал работать. Выстругал мне за полчаса гребень, ложку, тарелку, и долго извинялся, что нет под рукой качественного материала, правильного ножа, идеального точильного камня…
— Я причесываюсь первый раз за неизмеримое количество времени, а ты! — и я вложила в волосы гребень, который даже был украшен незатейливым рисунком, — цены тебе нет, Бофур!
— А у вас делают только такие украшения, как на тебе? — полюбопытствовал окрыленный похвалой гном, — или посолиднее тоже?
— Посолиднее? Что ты имеешь в виду? — кроме колечек в ушах и одного более чем скромного серебряного браслета на мне не было ничего.
— Тебе нужны другие, — тоном железобетонной уверенности сообщил Бофур, — эти сделаны не для тебя. Чужие — это только металл.
— У нас вообще почти все украшения делаются массово. Они не для кого-то. Просто копии.
— Фу, гадость! — дружно возмутились гномы.
— Нет, Ларис, так нельзя, — мягко продолжил Бофур, поглаживая заготовку, что держал в руках, — в украшениях должна быть видна душа женщины. Вот закончим со всем этим — и такие тебе справим, ошалеешь.