Король точно умел развлекаться, неудивительно, что в его королевстве процветает наркоторговля. Но я простила ему все его шумные ночные оргии, когда он перевел на меня — медленно, медленно! — взор своих глаз и принялся разглядывать. Минута такого взгляда — и неминуем оргазм. В этих прозрачных глазах были две тысячи лет разврата. Ну ладно, может, сто лет непрерывного самосовершенствования, а в оставшееся время — разврата.
— Для гномки чересчур хорошо сложена, — сообщил он в пространство, и наваждение на какое-то время схлынуло.
— Я не гномка. Я человек. Из другого мира. Буду благодарна, если вернете назад.
Вишневский слабо застонал позади меня. Короля мой писк немедленно призвал вступить в дискуссию:
— Другой? Ты из Харадрима, дитя?
— Я из такого места, о котором вы не слышали, — ответила я с придыханием, не сводя с него жадных глаз. Трандуил поднял руку — и тут же в ней оказался наполненный прозрачной янтарной жидкостью бокал.
— Я знаю все места, — мне показалось, или он провел языком по нижней губе? Ой, держите меня, держите…
Потом он поднялся из своего кресла. Если у меня оставались силы стоять, то при виде того, как с кошачьей грацией он лениво двигается мне навстречу, полностью иссякли. Длинные, стройные мускулистые ноги, обтянутые ничего не скрывающими лосинами, тело опытного бойца и танцора, искушенного в боях всех сортов, в том числе и постельных… вот уж кто не станет стесняться раздеться даже при толпе народа и свете софитов. Между нами осталось три шага. Кто-то позади меня хмыкнул. Я что, стонала в голос?
— Забавное создание. Как мило, что ты, — тут он произнес что-то на синдарине, обращаясь к Вишневскому, потом снова ко мне, — скажи что-нибудь на своем родном языке, дитя, — сменил тон, кивая в сторону ванны — при виде которой меня резко вернуло в реальность, а сексуальные чары лесного короля потерялись на фоне двухнедельного слоя средиземной грязи на теле. Не рискуя отворачиваться от ванны, я пробормотала:
— Мэ сом кя мэлалы тай гэралы. Тай набут джувалы.
Возникла странная тишина. Эльфы смотрели на Трандуила, он смотрел на меня. Не уверена, что кто-то смертный может распознать, что за мысли вертятся в голове такого существа. А если и распознаешь, что от того толку? У него внутри своя атмосфера, своя логика, а меня от долгожданной ванны отделяет лишь его разрешение.
— Да, пожалуй, это что-то новенькое, — произнес Трандуил, постоял, покачиваясь от пятки к носку, и грациозно стек обратно в свое кресло; обе эльфийки немедленно заняли свои позиции: беленькая слева, темненькая справа, — при случае надо будет показать это, — тут снова несколько фраз на синдарине, и славно, потому что меня взбесило обращение «это». Но отдаться ему по щелчку пальцев я готова была все равно.
Заговорил другой эльф — судя по внешности, близкий родственник владыки:
— Раздевайся и мойся.
Если он думал меня смутить — это зря. Стоило ему произнести «раздевайся» — и я сорвала с себя одежду двумя движениями, а третьим нырнула в ванну, не то что не раздумывая — даже не успев дослушать, аж брызги полетели во все стороны.
Кто там на меня смотрел, что за слова на синдарине звучали — какая разница! Вода почернела мгновенно. Поймав на себе взгляд одного из Трандуилионов — красивый, томный, чуть менее обдолбанный, чем остальные — я беззаботно плеснула в него водой:
— Со ту якха пуравэся? Джа манди!
Он поморщился и отвернулся. Эльфы чокались бокалами и с любопытством посетителей зоопарка разглядывали меня. Я плескалась в едва теплой воде, игнорируя их. Было холодно, мокро и безумно весело. Наверняка простужусь — но плевать!
К тому моменту, как я через минут десять вылезла из ванны, король потерял к моему существованию всякий интерес и увлекся своей постоянной любовью — выпивкой. Если не ошибаюсь, попивал он что-то вроде текилы, потому что закусывал солью с плечика одной из своих барышень, слизывая ее с будоражащей воображение медлительностью… надо бежать, Лара! Глупо было думать удержать его внимание на еще одной голой женщине, пусть даже и из другого мира. Будем надеяться, ни один цыган сюда больше никогда не попадет, потому что на прощание я не удержалась от маленького хулиганства — присела в подобии поклона и произнесла:
— Яв састо-васто, вэшитко молпино!
И была такова. Хорошо, если Эля о моем приключении никогда не узнает…
***
Отмывшись, получив свою дозу проклятий от Вишневского и слегка согревшись в его фармацевтической берлоге, Лара поспешила включиться в работу на складе, хотя безумно хотелось вздремнуть. Выходных не полагалось. Тем более, Саня предупреждал, что уже к вечеру переселенцы окажутся в непосредственной близости от госпиталя.
— Может, пусть ЭБЦ ими занимается? — робко сказала Эля, — у нас же тут боевые раны…
— Какими боевыми ранами ты занимаешься, все мы знаем, Эля. А я считаю, надо валить. И что такое ЭБЦ?
— Эсгаротское Братство, — пояснил Саня, вздыхая, — нет, девчонки. Пока нам никак не сорваться. Если не мы, то кто? — пафосно возвысил голос он.
— Тут и без нас толпа. Даже если гномы в Гору уйдут, в чем я сомневаюсь. Эльфы на что?
— А эльфы здесь только потому, что остается их король.
— Хорошо, тогда почему не уезжает он?
— Ждет от Торина своей доли в золоте.
— Очаровательно: нам грозит из военно-полевого госпиталя превратиться в Красный Крест и Орден Милосердия, потому что их величества никак не попилят бюджет, — Лара схватилась за голову. — Саня! Да сколько ж можно-то! Давай уже как-нибудь вытаскивай нас отсюда!
— Да что я тебе, Гэндальф?
Следующие полчаса ребята потратили на выяснение степени могущества Гэндальфа в масштабах вселенной. Предположения высказывали самые разные. Гномы, сначала молча слушавшие, подключились к беседе.
— Еще Элронд есть, — сердобольно посоветовал Нори, — он, хоть и остроухий, но небесполезный.
— Ты бы еще в Валинор им посоветовал смотаться, — хмыкнул Бофур на слова друга.
Еще минут двадцать пытались выяснить степень удаленности Валинора и возможности туда «смотаться». Лариса наотрез отказывалась безропотно ждать визита Элронда и требовала хоть что-то предпринять.
— Ты пойми, до следующей помывки я просто не доживу! И помывку не переживу тоже.
Спор их был разрешен самой судьбой. Раздались громкие звуки приближавшейся толпы, снаружи шатра началась необычная суета. Медики замерли, прислушиваясь.
— Дейл, — догадался Саня, — беженцы.
На улице происходило нечто, напомнившее первые минуты после битвы. Метались между палатками госпиталя врачи и выздоравливающие. Сновали туда-сюда люди с котлами, котелками и мешками, носилками и ведрами. Поодаль отважные гномьи целители оцепили походную кухню, воинственно выставив топоры и копья. А по дороге на Дейл, огибавшей военную стоянку, змеилась вереница беженцев и телег с добром. Телеги были в меньшинстве. Конца и края тем, кто покидал Дейл, видно не было. Не оставалось сомнений, что первые уже были возле госпиталя, когда последние еще только собирали сумки в городе.
Картина внушала немалое отчаяние. Но и Саня, и Лара, и Эля разинули рты вовсе не потому, что удивились количеству переселенцев, неумолимо, как цунами, надвигавшихся на госпиталь.
— Не могу поверить, — выдохнул Саня.