Последнее, что помнил хоббит — это собственную кровь, хлынувшую из горла, толчками выливавшуюся с каждой попыткой вдохнуть и выдохнуть. И кольцо, которое покатилось перед ним из ладони. Голоса не было позвать на помощь, и понимая, что это конец — домой, как хочется домой, спрятаться в нору и никогда не покидать! — Бильбо загадал одно, последнее желание: пусть бы кто-нибудь спас его. Кто-нибудь, только не Гэндальф, ни в коем случае…
А очнувшись, увидел, что оно сбылось. А кольцо исчезло. Целитель, однако, не успокаивался. Далось ему это кольцо…
Саня же, убедившись, что Бильбо или не знает, или не желает признаваться в обладании кольцом, потерялся окончательно. И очень удивился, услышав едва уловимые слова хоббита:
— Оно исполняет желания…
Захотелось встряхнуть как следует его и потребовать объяснений, но Бильбо уже замолчал. Даже и эти слова дались ему с огромным трудом. Саня взял себя в руки.
Кольцо исполняет желания. Точно, так и есть. Оно существует — уже это хорошо. Оно где-то неподалеку, под сугробами, возможно, в братских орочьих могилах — тут врача пробрала нервная дрожь. Как же его искать-то? Как объяснить свои поиски?
***
Долгожданный переезд в Гору почему-то меня больше не радовал. Я пребывала в мутном тумане, собирая тюки и сумки. Если бы Саня не пребывал в той же прострации, он непременно заметил бы мое состояние. Но он пропадал в «Душегубке» и на вызовах, пока я паковала наш склад. Максимыч уже устал отбиваться от эльфов с их меломанией. Мы извели весь самогон, заправляя генератор. Вишневский, возвративший себе милость Трандуила, на радостях загулял.
Так что на меня никто не обращал внимания. Я погрузилась в работу: собирала инструменты и лекарства перед переездом. Смутная надежда, что количество народа поубавится, рассеялась очень быстро. Трандуил все еще ждал своего золота и драгоценностей, и готов был ждать хоть вечность — благо, она у него в запасе имелась. Бард вообще бродяжничал вместе со своими погорельцами, и деваться ему было некуда. Даин представлял собой что-то вроде миротворческой силы. Хотя миротворец из него был хреновый.
— Добро должно быть с кулаками, — поучал меня Оин, которому я тоже помогала собираться, — иначе бардак.
— Он давно настал, — пробурчала я.
— Ась?
— Настал бардак давно.
— Да, буран перестал.
— Бардак! Настал! Давно!
И в самом деле, настал. С Бофуром я не разговаривала иначе как в присутствии множества свидетелей, каждый раз спиной чувствуя глумливую улыбочку Нори и молчаливое возмущение ханжи Ори. И то спасибо, что не разболтали никому о моем позоре, не знаю, как ходила бы по госпиталю и лагерю.
Но скрыться от гнома мне не удавалось все равно. В тесном шатре, заваленном барахлом, это было вовсе невозможно. Я занимала себя любой ерундой, лишь бы только не начинать неизбежный разговор о различиях в понимании пределов нравственности. Не рассказывать о том, что на Земле у меня, вообще-то, приличная репутация. Что все произошло случайно и повторения не предвидится.
Что было правдой — в Горе гномы, в отличие от нас, могли рассчитывать на нормальное отдельное жилье. А значит, еще три дня, и пытка закончится, Бофур съедет, я останусь.
Если бы не моральная составляющая, однако, о своем приключении я бы вспоминала с большим удовольствием. Особенно, когда постоянно ловила на себе взгляд темных глаз Бофура. Хотелось надеть футболку «Держи Дистанцию!», причем и на него тоже, потому что отношения наши стали, как у каких-то идиотов-подростков. Мы не разговаривали, но наши руки то и дело встречались на узлах мешков с вещами, на матрасах, на вылетевших кольях шатра, даже на дне котелка с супом. И как бы я ни пыталась скрыться, все равно мы постоянно сталкивались в чисто физическом смысле — то влечу в него под ворохом стиранных тряпок, то он меня поймает, поскользнувшуюся…
Да что ж творится-то со мной. Со манца, со манца…
Напряжение натянулось, как гитарная струна, в то утро. Я перебрала все оставшиеся ампулы анальгина. Перестелила тряпочками пиалы Вишневского и упаковала в отдельный ящик его реторты, колбы и прочее мудреное алхимическое барахло. Написала четыре рецепта. Забрала кучу изувеченных пинцетов и зажимов у мастера Боргунда. Приняла трех эсгаротцев с отравлением. Одного — с запором. Осмотрела одного ревущего ребенка. Добежала до гномьего лагеря и проведала бабулю с давлением.
На выходе столкнулась с Бофуром. Лобовое, не уйти, и я на его территории.
— Ты меня избегаешь, — глядя в глаза, сказал мужчина. Отступать было некуда.
— Тебя, пожалуй, избежишь…
— Я стал неприятен тебе?
— Что несешь-то, сам подумай.
— Это потому, что я гном?
Нет, это потому, что ты — идиот. У тебя мягкий взгляд и мягкие губы. Глаза, в которых я тону. Я хочу с тобой целоваться, сидя у ночного костра. Хочу твои руки на моем теле. Хочу потушить тобой жар, которым полыхает всё внутри, который ползёт от колен выше и заставляет сходить с ума от желания. Я хочу транквилизаторов, чтобы не думать об этом день и ночь.
— Давай не будем. Я не знала, что… ну, про волосы у гномов.
— А, это, — Бофур как-то выдохнул, с облегчением улыбнулся, — Ларис, только не подумай, что… в общем, я просто не хотел тебя смутить отказом.
Ах ты сучонок, вот оно как, да?
— Я очень тебе благодарен, Ларис, — легкий полупоклон, уголок губы ползет вверх чуть криво, — я не знал, не знаю, как выразить эту благодарность… и буду помнить о том, что ты для меня сделала, всегда.
Похоронный звон все еще звучал у меня в ушах, когда он раскланялся и ушел, прихрамывая. Свалил, скотина, поимев меня в самую душу.
— К твоим услугам, — прошипела я вслед, твердо вознамерившись вечером напиться.
***
Выпившей Саня Лару видел нередко. Пьяной, как сейчас, никогда. Уже тот факт, что она пришла за ним в «Душегубку», шатаясь и падая по дороге, говорил о том, что состояние подруги далеко от нормального.
Выпившая Лара любила иногда повыяснять отношения. Пьяная — очевидно нарывалась на скандал, мордобой и разборки. На отказ Сани немедленно отправляться в Ривенделл искать Элронда среагировала она бурно.
— Я тебя не упрекаю, я прошу подумать непредвзято.
— А в чем предвзятость?
— В том, что тебе здесь нравится.
— А тебе — нет?
— Саня! Посмотри на меня! — Лара нервически рассмеялась, — я сплю в двадцатиградусный мороз в тряпичной палатке! Бог знает, чем рискую заразиться по сто раз на день! Отлично, мы — попали, и ты считаешь, нам повезло. Мы всех спасли. Ура нам. Но теперь ты хочешь большего. Тебе надо быть героем. На скоряке-то мало геройствовали, правда?
Саня скручивал сигарету.
— Саня, я домой хочу. На дачу. Я наприключалась по самое не хочу, ни один психиатр никакими нейролептиками не вернет мне нормального сна до конца дней моих. Я не ропщу, слава Богу, мы попали сюда после боя, а не во время. Я в окопы не рвалась. Если пурано магари Гэндальф говорит, что можно прямо сейчас отправиться домой, я собираю шмотки и валю.
— Он просто однажды упомянул такую возможность. Гэндальф не дает гарантий.
— Их никто не дает, — отрезала Лариса, — тебе нравится жить в юрте, как бомжу?
— В юртах казахи живут.
— Казахи живут в Алма-Ате, а мы сейчас именно бомжи. Мне надоело, я ухожу!
— Элю прихвати, — чужим голосом сказал Саня, не поднимая глаз.