— Я тебе по морде прихвачу конкретно, если не перестанешь валять дурака. Подумай хорошенько. В любой момент тебя отсюда вынесет без предупреждения. Ты собрался спасать мир? А если тебя отправит назад прямо от стола?
— Не делай вид, что тебе есть дело до того, кто там будет на столе, Лара. Не передо мной. Ты пьяна, иди и проспись.
Она замолчала. Сжала зубы и скривилась.
— Ну спасибо, друг. Это ты здесь Склифосовский, великодушный спаситель всея Средиземья. А мы, ничтожные, лишенные дара эмпатии врачи-убийцы, неблагодарно недовольны тем, что нам досталось редкое счастье обслуживать столь сиятельную персону. Говном ты был, им и остался, и никакие эльфы этого не изменят.
— Да, я говно! — взорвался врач, вскакивая и роняя почти завершенную скрутку, — я, как и ты, годами рассекаю на говенном уазике по адресам, тоже бухаю на дежурствах и второй раз в разводе! Скажи мне, куда возвращаться. В съемную однушку на окраине? С видом на свинофермы и комбинат? Лечить бабусек и мамашек, которые с жиру бесятся? А может, я хочу начать все сначала? Здесь я нужен. Любая женщина, любые деньги, всё…
— Покажи мне эти деньги и эту женщину. Пообещай, что через год не откинешь копыта во время эпидемии какого-нибудь местного дерьма похлеще чумы и Эболы. Можешь? Ты тут сдохнешь, Саня.
— Нет, это ты там, без меня. От скуки. Хочешь, возьми кого-нибудь вместо меня. Того же Вишневского. Приклеишь эльфу бороду, напоишь хорошенько — и вперед, повышать квалификацию…
Ссора оборвалась так же резко, как началась — оба засмеялись. Лара вытерла слезы, оставив на лице грязные разводы.
— Я серьезно домой хочу.
— Я знаю. Ты выпила лишка, я дурак, мы все на нервах с этим переездом. Время, Лара, работает на нас, и надо терпеть. Здесь по-другому нельзя. Давай, давим истерику в зародыше. У нас еще полно работы.
— Ее всегда полно, — вздохнула Лара.
***
Однажды мужчина мне отказал. Мне было немногим больше двадцати, четыре года работы в травме висели на шее, тянули ко дну, я уцепилась за него, как утопающий за соломинку.
Он соломинкой быть не захотел. Некрасиво отказался: прилюдно, изощренно дал мне от ворот поворот, и я ушла. Собрала себя по кускам, сшила кое-как заново. Потом, как в плохом кино, он приходил и просил прощения, говорил, что все понял, что никто и никогда его так — ну и все в этом духе.
— Неужели эти чувства не могут родиться заново? — это он спросил.
— Нет.
Ну и всё, собственно. У меня уже была другая жизнь, другой город, другое сердце. Заманчиво было попробовать, как оно могло получиться в той, прежней жизни, но я не стала. И все со временем наладилось. Я работала, ездила на дачу, дважды — в Турцию, один раз на Кипр. Бросила курить, снова закурила, снова бросила, и опять. Вырастила финик из косточки.
Как-то само пришло осознание, простое и понятное: не всем дано. Так вот просто. Недоступного мужчину любить на надрыве с цыганской страстью — а я другой не знала, — это я могла. А строить отношения, ходить на свидания, взять вместе с ним ипотеку, в конце концов, — нет. Потом появился Саня, как воин света — железной рукой вытащил меня из моей толстой внешней скорлупы и сказал свое знаменитое «Не ссать!».
Сейчас мне хотелось пойти и найти остатки той скорлупы, надеть ее обратно. Давно я не умирала с каждым своим пациентом. Не болела вместе с ним. Не выздоравливала. Чертово Средиземье и один мужчина снова вытащили это из меня.
Из мрачных мыслей меня вырвал Вишневский, втиснувшийся на склад и оглядевший творящийся хаос с таким видом, как будто не его ерунды тут было четыре сундука.
— Уныние — тьма в душе целителя, — торжественно возгласил он, — отринь тьму и празднуй дни света.
— Встань и иди, — буркнула я в ответ.
— Что-что?
— У нас есть история об одном… в общем, он оживлял мертвых, они вставали и уходили.
— В терапию? — заинтересовался эльф. Я усмехнулась.
— Нет, вообще, домой к себе.
— Вот это дело, — одобрил Вишневский и распахнул шатер, — время пришло.
— Переезжаем? Прямо сейчас?
— Нет, празднуем. Надо же это дело как-то отметить.
Лагерь беженцев уже сворачивался, воинская стоянка тоже, а вот госпиталь оставался почти в своем первозданном виде. Разве что мусора много оставили после себя. Хотя, экологически чистого мусора. На площадке вокруг нашего главного кострища уже собирались лекари. Отрадно было видеть знакомые лица. Настраивали скрипки гномы. Среди толпы я увидела Саню — он обнимался со своей эльфийкой-ассистенткой, выглядел счастливым и отсалютовал мне фляжкой.
Если настроение у меня и было поганым с утра, оно очень быстро улучшалось по мере того, как зазвучала музыка, сначала тихая, но делавшаяся все громче. Ранний зимний закат накрыл госпиталь мягким покрывалом золотистого полумрака. Костер разгорался ярче. Запевали эльфы.
— Дорогие братья-коллеги! — наконец, взял слово эльфийский целитель, — мы сегодня можем поздравить себя с окончанием величайшей битвы в истории лекарского искусства — битвы у Горы!
Все закричали. Забили барабаны гномов. В костер полетели лубки и костыли, лангеты и остатки носилок. Наверное, из экономии следовало бы их оставить — но к черту! Мы свой праздник заслужили.
Кто первым вышел в круг — не помню. Знаю точно, что это была эльфийка или эльф. Никогда не думала, что увижу в исполнении лесного народа что-то настолько близкое к цыганочке, с игрой пышной юбкой, с широкими плавными взмахами руками и движением по кругу. Зрители хлопали в ладони, пока музыка ускоряла темп, и наконец, один из молодых гномов не выдержал и вылетел вперед.
А это уже был другой танец. Может, сравнимый с лезгинкой. Удивительно, как создания столь плотного сложения способны настолько легко двигаться. Ноги гнома подсекали одна другую, он заламывал руки, играл телом и лицом, плечами, браво пересекал дорогу эльфу — или эльфийке, снова и снова заставляя партнера возвращаться на прежнее место и кружиться в странном танце.
Я поняла, что попалась, когда свистнула во всю дурь, вложив пальцы в рот. Ну всё, Лару повело. Меня одобрили дружными криками и ответным свистом.
Вишневский попытки пригласить его танцевать пытался поначалу отбить.
— Ну давай, морэ, мэллон, давай, — тянула я его за руки, но он даже не клонился в мою сторону, дылда остроухая, — миленький, пойдем танцевать…
— Вот ещё, — не сдавался эльф, — в моем возрасте уже не танцуют. Это глупо выглядит.
— Пенсия тебе не светит, король сегодня тоже отдыхает, завтра с утра снова будешь у него, ну пойдем!
— Иди с мастером Саннэ танцуй.
— Саня уже занят. Смотри, даже Максимыч в круге!
Максимыч был звездой этого вечера. Вот уж кто дал жару. Прошел тур польки с акушеркой Миной. Станцевал с гномами гопака, с эльфами — канкан. Облился пивом, чем вызвал восторженный гномий рёв — признали своего. Только что-то я нигде не видела его магнитолы — наверное, Трандуил приватизировал окончательно.
Стоило мне вспомнить о короле эльфов — и он появился. В легком наряде не короля, а простого охотника, нарочито простом, без каких-либо украшений, только руки все были в перстнях — есть в нем что-то от рома, есть, в этом Трандуиле. Эльфы что-то там бормотали о короле, почтившем их скромное собрание присутствием. Я же мигом забыла про всякие слова типа «депрессия», «экзистенция», и в голове осталось одно только слово «Хочу».
Эльфы чуть подались назад в поклонах, но гномам все было нипочем, как и большинству эсгаротцев. Я же подошла к Сане, который уже изрядно набрался с Идреном.