— Ничего не девять тысяч, — врач от своей задумки был в восторге, — у нас всего пятьсот амбулаторных пациентов. Посадим Ори за работу, ему в кайф, нам свобода.
— Ага, а потом самоорганизуются страховые агенты и привет, родина, — Лара не сдавалась, — спроси сам остальных, им это надо?
Ответы были неоднозначны.
— А кто читать это будет? Богатые сами такие книжки заводили, про здоровьице свое, бедным оно не надо, — мудро отвечали эсгаротцы.
— У нас уже есть, — чуть свысока сообщили эльфы.
— В камне долго вырубать, — пояснили гномы. На последнем Лара притормозила.
— А что, обязательно в камне?
— Какой гном согласится, чтобы о его бесценной крепости тела, мощи духа и мужской силе было написано на бумаге?
Лара выдохнула: регистратура отменялась. Вещи постепенно занимали свои места, склад наполнялся, когда снаружи донесся рокочущий звук. Потом снова.
— Саня, это что, очередь выстраивается? Ветераны между собой дерутся?
— А ты разве не слышишь? — удивился Саня, — битва под Горой за магнитолу.
Вокруг уазика разгорались нехилые страсти. Гномы, набычившись, потрясали топорами и флэшкой Сани. Трандуилионы загораживали собой подходы к Максимычу, что прижимал к груди драгоценный агрегат.
— Песню про маму! — скандировали эльфы.
— Фрэдди! Кхазад ай мену! Фрэдди! — наступали гномы.
Лара подергала Саню за рукав, требуя пояснений.
— Группа Queen произвела неизгладимое впечатление на гномов, — пояснил врач, не отрываясь от зрелища, — а остроухие сама знаешь, что хотят.
— Он сидит в темнице и вспоминает маму, — возбужденно пересказывал один из пресловутых остроухих другому, еще не постигшему прелестей блатняка, — раскаивается… но уже поздно. А несправедливые властители пытают его и обвиняют в несовершенном преступлении.
— А как называется?
— «Мок-ру-ха», — выговорил фанат, — я ее переложил для арфы, вечером спою…
Наконец, гномам удалось отбить Максимыча с магнитолой. Горестные возгласы эльфов провожали водителя еще долго. Саня покачал с укоризной головой:
— Максимыч, своими, прямо скажем, немудреными пристрастиями в музыке ты поставил древнейшую культуру Средиземья под угрозу.
— Я сам сто раз пожалел, — огрызнулся тот, с тоской глядя на веселящихся гномов.
В сводах Горы отразились хлопки и топанье: они орали что-то под We will rock you.
***
Толпа железнохолмских воинов появилась в дверях нашей клиники внезапно. Мы слегка напряглись. Но хмурые гномы ничего не сказали, молча вносили один за другим большие изукрашенные ларцы и под конец — большой сундук. А вслед за ними вошла живая и невредимая Эля.
— Элька! Ты выбралась!
— Меня выгнали, — сияя не хуже своего бриллиантового колье, кокетливо сообщила медсестра. Гномы, пятясь задом и поглядывая недоверчиво на Элю, словно боясь, что она передумает, покинули нас и припустили прочь по коридору. Я очень хорошо слышала, как ускоряются их шаги в тяжелых сапогах.
— Можно было не сомневаться, — заметил Саня, разглядывая Элин багаж, — а это что?
— Приданое мое. Я сказала Данечке: если хочешь выгнать меня, то я пойду и перед всеми скажу, какой ты скупой гад, хуже Торина. Ну он и расщедрился.
Значит, Даин Железностоп все это время был «Данечкой». Да он просто образец терпения. Ох уж эта целомудренная гномская культура. В шатре Трандуила нашу Элю сожрали бы живьем соперницы.
Хотя как знать, как знать.
— А что это у нас затишье в приёмке? — вдруг заметила я, — целебный воздух подземелий?
— Не-а. Все празднуют.
— Как, опять?
— Вчера праздновали переезд, сегодня прибытие. Вишневского еще дня три точно можешь не искать. Потом приползет, болезный…
Саня был прав. На первом ярусе праздновали эльфы, а чуть выше резвились гномы. Эсгаротцы, как дорвавшиеся до халявы, курсировали между лагерями. У остроухих праздник был тихим — они валялись по подушкам и медитировали, иногда что-то распевая, но больше ведя беседы и потребляя все, принесенное с собой. На празднике гномов творилось нечто невообразимое. Скачки по столам, вопли, крики, драки. Звуки доносились до нас так же отчетливо, как звук перфоратора в панельной пятиэтажке. Поразмыслив, я открыла наш чемоданчик для травм.
— Приготовимся-ка на всякий случай.
Случай не заставил себя ждать. В дверях появилась могучая фигура гнома с топором в голове. Мы с Саней вытаращили глаза, прикидывая свои познания в операциях с черепно-мозговыми, но вместо ожидаемого падения хладным трупом к нашим ногам гном вытащил из-за своей спины зеленого и совсем бесчувственного парнишку и на одной руке пронес его через наш еще неустроенный зал к койке. Сложив на нее юношу как тряпку, он огляделся, остановил свой взгляд на мне, неодобрительно что-то буркнул и удалился.
Своими ногами.
— Это Бифур, — пояснил Ори, появившийся вслед за первым пациентом, — а это Кили.
— А, тот самый. Вот и первая жертва. А что с ним?
— Отравился.
— Эльфийскими поцелуями?
Ори взглянул на меня укоризненно. С недавних пор он окончательно стал считать меня кем-то вроде леди Макбет и Катерины Медичи. На средиземный лад.
— Супом. После эля не лёг…
На мой взгляд, суп все-таки был ни при чем, так что мы, определив очередность работы с Саней старинным методом «камень — ножницы — бумага», решили промыть несчастному желудок. Ори упорхнул прочь. Вместо него на подгибающихся ногах появилась зареванная Тауриэль.
Она являла собой картину безграничной эльфийской скорби: как обычно, нечесанная, ломая руки, пала на грудь бесчувственного молодого гнома и завыла в голос, мешая синдарин с понятным нам всеобщим языком. Суть сводилась к «на кого ты меня покидаешь». Эля глядела на нее с сочувствием, мы же с Саней, изрядно пресытившиеся ежедневными концертами тоски еще на складе — с отвращением.
— Кто ее позвал? — зашипел Саня. Я пожала плечами.
— Фили прислал Ори, — не отрываясь от Кили, сообщила эльфийка неожиданно деловым тоном и тут же продолжила рыдать.
Интересно, эти Фили-Кили порознь вообще водятся? Думается мне, от Кили его сородичи просто решили избавиться, сплавив нам. Сам Фили, надо полагать, не мог встать из-за стола. Его младший братец как раз слабо застонал и задергался. Еще бы: Тауриэль уже почти целиком на него заползла.
— Тазик! — грохнул Саня, и Эля метнулась исполнять, — а ну отцепись от него…
Оттащить Тауриэль я не могла чисто физически: она была выше меня минимум в полтора раза, да и весила немало, несмотря на обманчивую хрупкость. Плюс к тому — царапалась и шипела, как кошка. Мне все-таки удалось вовремя дернуть ее в сторону, потому что наш юный друг выбрал именно это время, чтоб заблевать себя, кушетку, пол, Элю — все, кроме подставленного тазика.
Умиленного взгляда эльфийки сей акт ничуть не изменил. Когда я покидала комнатку с изрыгающей страшные проклятья Элей, влюбленные как раз приносили друг другу какие-то очередные трепетные клятвы.
Ничто не остудит любовь младую, эх, где мои восемнадцать.
***
Через три дня мы убедились: идея открыть стационар была не лучшей. Семь коек забились моментально. Мы расширились до четырнадцати. Они оставались свободными недолго. Одну оккупировал Кили, который, стоило нам тонко намекнуть о его свершившемся выздоровлении, превращался в ипохондрика и тут же находил у себя миллион страшных симптомов, свидетельствующих о близкой кончине. К концу третьих суток я не выдержала и пригрозила ему ежедневной клизмой. Призадумавшись, юноша пообещал покидать нас хотя бы на ночь, но днем все равно обнаруживался в непосредственной близости от приёмной.