— Лосик, рогатенький, миро камло, ну-ка не иди туда, ну-ка стой!
Куда там! Он только ускорил шаг. Сунул морду внутрь, получил что-то в качестве лакомства, похрумкал с задумчивым видом и застыл, не реагируя больше на меня.
Я сползла с него и удрала до того, как меня кто-либо увидел. Черт с ними, пусть лихолесские блохи загрызают всех остроухих подряд, больше никаких подвигов.
Отмылась я до состояния скрипа, придирчиво изучила гребень на предмет вероятных ползучих и прыгучих насекомых, спать легла — точнее, упала — не успев высохнуть. Проснулась от того, что Бофур настойчиво дергал меня за ногу.
— Кось мандэ явья… я же сплю. А когда я сплю, меня не существует.
— Не мог дождаться утра, — серьезно ответил он, — ты завтра работаешь?
— Угу.
— Ты платок мой наденешь?
— Угу.
— Прямо завтра? Точно? Не передумаешь?
— Тегара-тася.
Отчасти я надеялась, что он останется со мной — скупердяйское казначейство не платило за теплые одеяла, и было зябко. Но таковы уж эти гномы — народ крайностей: то по бабам белобрысым, то за руку не держись, спать рядом не ложись.
До полудня следующего дня я все еще опасалась внезапного явления разгневанной Дис или кого-нибудь вроде советника Балина или Глоина — с тем, чтобы нас выбросили вон с нашими зачумленными пациентами, сидящими в изоляторе и распевающими хором эльфийские заунывные баллады вперемешку с шансоном.
Но явился Бомбур, занял собой почти всю лавку в очереди, дождался и втиснулся кое-как в приёмную. Молча оглядел меня, умиленно поцокал языком, грохнул корзину с хлебом на стол и удалился. В глубине корзины обнаружился гигантский, под стать пекарю, каравай, украшенный фигуркой гнома с непропорционально длинным копьем, упирающимся в микроскопического дракона.
— Коррупция процветает, — откомментировал Саня, оглядывая не без опаски корзину со съестным, — это за что такая взятка?
— Сама не знаю, — кое-какие соображения закрадывались, я отмела их, как несущественные. А зря. После трех приперся Бифур. Торжественно водрузил на стол огромный куль, из которого торчала баранья нога, встал в позу Ленина на броневике и минуты две изрекал на кхуздуле нечто торжественное и рифмованное. Подкравшийся сзади Кили вовремя толкнул меня в бок, я горячо зааплодировала, поэт раскланялся — и исчез.
— А ну-ка, это что было?
— Он прочел стихи о Бофуре, — надул щеки Кили, — о том, какой его брат смелый, отважный, каким отличным младенцем родился и в какого великого воина вырос.
— Я питаю самые теплые чувства к Бофуру, но это что, рекламная акция, что ли?
— Вроде того, — на полном серьезе кивнул юноша, — друзья жениха по очереди приходят к невесте и ее семье и…
— Стоп. Вот тут мы и остановимся. Это, значит, они просто дверью ошиблись, этажом и Горой заодно. Где ты видишь здесь невест?
Кили только хитро покосился на меня, ничего не сказав, но многозначительно кашлянул, зыркнув на мой новый платок. Следующим был Ори. Он пришел с длиннющим свитком, раскатал его от смотровой кушетки до самого порога, и принялся, откашлявшись, зачитывать мне родословную Бофура, перечисляя все достижения каждого представителя каждого поколения.
На десятом резчике по дереву и примерном семьянине, пылко любившем жену, мои нервы не выдержали. Ори был выставлен за дверь, прием временно вел Саня, я, забившись в самый дальний угол склада, мрачно смолила, глядя в пространство. И угораздило же меня с этим платком! Знала же, как относятся гномы к своим традициям. Альтернатив для них не то чтобы не существует, но когда выгодно, они притворяются именно такими: ревнителями обычаев и поклонниками старины глубокой.
— Лара, ты здесь? — Эля безжалостно вырвала меня из моей нирваны, — тебя там Саня просил. Посмотришь одну, ее, наверное, к госпоже Мине надо. Женщину просит.
— Посмотри сама. Не видишь, я самоизолировалась?
— Из-за Бофура? — Эля немедленно нашла на складе отражающую поверхность — начищенный бок котла, и принялась прихорашиваться, — бегай, бегай. Им нравится догонять…
— Ты своего Данечку бросила, это не лучшая форма агитации.
— Бофур — не Данечка, — изрекла Эля и удалилась.
Да что за день такой.
Распахнув дверь, перед ней я нашла Кили и Фили, которые, коротко поклонившись, выхватили скрипки и исполнили некоторое подобие вступления в сирбу. Я не стала дожидаться продолжения и закрыла дверь.
Бред.
Но они никуда не ушли.
— Ларис, он классный! — выкрикнул Кили, то и дело что-то наигрывая на своей скрипочке, — он будет тебя сильно любить…
-…а его брат — вкусно кормить! — добавил Фили, и принцы, судя по звукам, пустились в пляс.
Когда же два брата-акробата удалились, я осторожно выглянула наружу. Очередь и не думала редеть. Саня с самым серьезным видом слушал жалобы очередной гномки. Муж пациентки стоял рядом, опираясь на здоровенную булаву. Я же, глядя на друга, видела, что он спит с открытыми глазами.
Полезный навык, и вырабатывается еще во время учебы.
— Саня, у нас проблемы.
— Проблемы у оленя Трандуила, а у тебя перспектива замужества.
— Как, и ты знаешь?
— Кхм-кхм. Я не хочу прерывать беседу, госпожа, — встрял гном с булавой, — но Бофур — отличный мужик, а его отец…
Это было выше моих сил.
***
Приняв последнего пациента и со скоростью метеора повесив знак «закрыто» на двери приёмки, Саня выдохнул и переполз в аптеку. Здесь можно было выпить чая или пива, поесть, расслабиться. Иногда поспать. Врач заварил себе чашку чая, раскурил трубку, оглянулся и сам себе удивился. Как быстро он привык к переменам!
Вместо пластиковых упаковок — стеклянные бюксы. Вместо ампул и привычных пачек таблеток — пилюли и сахарные драже во всем многообразии форм и размеров. Среди средневековых реторт и дутых колб неправильной формы внезапными гостями из будущего — картонные коробки с анальгином и димедролом, тонометр, фабричные одноразовые шприцы, давно ставшие многоразовыми.
На стене — Саня обвел пальцем линии рисунка — карта Горы с обозначениями участков. Расписание дежурств на следующую неделю. Записка от Идрена — он начинал учить русские буквы. Записка от Эли. Ошибок не меньше, чем у Идрена.
А на столе свечи. И обстановка самая что ни на есть из мечты.
Скрипнула дверь. Вошла Лариса. Саня, вопреки обыкновению, не обернулся. Молча она подошла к плите, заглянула в дверцу, подбросила совок угля и поставила чайник.
— Только что кипел, — отозвался Саня, пуская струйку дыма в пространство.
Сзади зашелестела оберточная бумага.
— Не видел крапивного настоя? В неотложке акушерка с одной бабой после двойни.
— В леднике, Эля свежий ставила.
Привычное шебуршание. Саня зажмурился, встряхнулся. Снова быстрый перестук каблучков, хлопок двери, снова Лара.
— Почаёвничаем, Санинько? Тебе бы поесть не вредно.
— Разливай. А что еще есть?
— Караваем закусим. Надо бы Вишневскому и остальным пленникам отнести.
Пили чай. Уютно потрескивал очаг, и закипал котелок с многоразовыми одноразовыми шприцами. Друзья переглянулись.
— Не верится, да? — негромко заметила Лара, — как будто и не с нами было.
Саня сделал выразительное лицо:
— Телепатка.
— И так ясно же. Знаю я эти глаза с поволокой. Ностальгируешь по тому, что уже есть. Мама моя говорила — сама себе завидую.