— А неплохо получается же, — заметил врач, обводя взглядом кабинет, — представь, что через годик замутим. Эля сегодня о косметологическом кабинете мечтала. Нет, мы не пропадём.
Лариса смолчала, помешивая мед в чае. Саня спрятал улыбку, глядя на ее непривычно задумчивое лицо.
— Только не надо о нём, хорошо? — снова опередила она, не поднимая головы, — мне весь день сегодня рассказывали о том, какой он. Я знаю. Хороший. Честный, благородный. Таких в Энске не водится, а если водятся, я с ними не пересекусь никогда. Ты это хочешь сказать?
Саня молчал.
— Это обманчивая простота. Пока я для него экзотика, как и он для меня. Я знаю. Я там уже была. Я больше не хочу.
Саня хмыкнул.
— Лара, которую я знаю, сказала, помнится, что за край света ломанулась бы, если бы кто-то пообещал ей, что там будут любить ее за то, какая она есть. Помнишь? Так вот, мы за краем света. И такой мужчина нашелся.
— Почему здесь? Ну почему?
— Потому что ты лучше, чем Энск того заслуживает. Правда. И носом не хлюпай, я все равно слышу.
Врач вдруг нахмурился. Мысль скользнула по краю сознания, что-то жизненно важное, какая-то ключевая деталь… и в этот миг распахнулась дверь. На пороге стоял грязный до невозможности Нори с распущенными волосами, мокрый и злой.
— Нори! где тебя носило? Ты что в таком виде?
— Подъем, бригада, — выдохнул гном, — и остальных поднимайте тоже.
— Да ты толком-то скажи…
— Посольство Ривенделла попало в буран. Мы их случайно нашли. От орков смылись, да в пургу угодили — обморозились жуть, раненные тоже есть! Давайте, шустрее!
Врачи, забыв про чай, сорвались с места.
***
Моё тело знает движения. Знает последовательность действий. Я умею — и это то, что не давало мне сорваться в самые тяжелые времена. Я умею лечить. Теперь выяснилось, что не только людей.
Слышу топот сапог, вижу тех, кто такой же, как я — это братство больше, чем кровное, больше чем дружба, больше чем вражда. Каждый на своем месте: в дежурку мчится встрепанный Нори, Эля летит готовить смотровые и операционные, Идрен тут же забывает о своей боязни лихолесских блох и деловито суетится, раскладывая инструменты. Жаль, Вишневский на карантине, он бесподобен в роли анестезиолога.
Все на месте: торопливо одевающиеся на ходу дежурные ЭБЦ, врачи гномов, еще не проморгавшиеся со сна, но уже старательно прячущие бороды в свои чехлы — как раньше я не замечала этих мелочей?
А мы с Саней бежим к подводам, въезжающим в гору. Максимыч уже там — разгружает. Первого, самого тяжелого, перекладываем на земные носилки.
— Фонарь сюда! Вызывай третью бригаду, тут интенсивная нужна!
— Лаурита, как с полостными у тебя? Тут проникающее. Да осторожнее, не дрова везешь.
— Второй блок свободен? Давайте туда…
Мне нельзя привыкать. Мне надо сорвать с себя халат — новый, сшитый уже здесь, мне нужно опрокинуть котел на очаг и затушить огонь, мне надо остановиться. Но это — то, для чего я живу, где бы ни находилась, куда бы ни занесло. И, кто знает, не того ли самого Элронда я сейчас перекладываю на операционный стол?
Со мангэ тэ кира…
— Работать, Лара, — Саня уже намыливал руки, — к столу.
И это — единственный ответ. Пока что.
Комментарий к Ветеринары под Горой
Цыганские слова:
Миро камло - Мой милый, любимый
Кось мандэ явья - Кто (ко мне) пришел
Тегара-тася - Завтра-завтра
Санинько - игра слов: в переводе с цыганского - “худенький”, “тоненький”
Со мангэ тэ кира - Что мне делать
========== Капитуляция ==========
Время у операционного стола течет чуточку иначе, чем в любом другом месте. Перед глазами успевает пройти вся жизнь между тем, как пациент перестает дышать — и начинает снова. Между тем, как теряется только что найденный сосуд — и вдруг обнаруживается словно сам собой. Саня отклонился назад — дать Луниэль промокнуть пот со лба. Похоже, что у этого стола его работа закончена. Саня немного подождал и отправился мыть руки. Загремели колесики старой каталки — раненого увозили под наблюдение.
«Надо не забыть, — Саня глянул на доску объявлений, — записать: Максимыч должен озаботиться организацией изготовления новых каталок». Врач оглянулся. Проходящий мимо Дилмарт, хирург из ЭБЦ, скорчился и свел глаза к переносице, выразительно изображая следующего пациента, которому требовалось вмешательство.
— Эля, приберешь здесь? — поторопил Саня медсестру.
— Последнее ведро занято.
— Чем?
— Не чем, а кем. Тауриэль тошнит.
— Твою мать! Что, тешить свой токсикоз в другом месте нельзя? — врач пнул лавку, — когда мы превратились в приют для матерей-одиночек? Нам нужна чистая операционная.
Эля, ворча что-то о недоступности элементарных благ, ушла. Вошедшая Лара, оглянувшись в сторону уборной, перевела взгляд на друга.
— Что, уже? Хачкирдэс, сладкая парочка, — пробормотала она, — а ты говорил, что презервативы подарил Кили.
— Он из них шарики надул и гонял на боевом хряке по шахтам с криком «Победа Дурина!», — устало пояснил врач, потирая глаза, — а ее еще проверить надо, но тошнит весь день, так что диагностика «на глаз» проста. Нам-то что?
— Думай о Дис, — нажала голосом Лариса. Саня страдальчески воздел руки к потолку:
— О горе нам! Давай выделим ставку, чтобы следить за озабоченными малолетками. Ветеринарами мы были, санитарной инспекцией — тоже, теперь еще и социальная служба! Что в палате?
— Я выписываю глиняных эльфов, и размещаем обмороженных. Или я выписываю Вишневского, и кого-то кладем в коридоре. Или я никого не выписываю. Но тогда надо потеснить детское отделение.
— Скольких коек не хватает?
— Семи.
— Трое в коридоре по-любому, — сунулся мастер Боргунд, размахивая корзиной с бинтами, — мастер Саннэ, у нас угля перерасход. Занести в счет следующего?
— Занести в счет Ривенделла, — буркнул Саня, — будем считать, что у них полиса нет, и они не граждане Эребора.
— Чего?
— Ривенделл заплатит. И, Боргунд, от меня просьба… допиши там в тот же чек перевязочных и соли. Иначе не сойдется.
— Мастер Саннэ! А мастер Идрен говорит, вы ему нужны.
— Иду! — рявкнул Саня, окинувший недовольным взглядом грязную операционную, — мне как, разорваться?
Он громко протопал в соседнюю комнату. Лара слышала, как он раздраженно выговаривает Идрену о его методах лечения, параллельно успевая отвечать настырному помощнику Боргунда о нехватке обезболивающих. В дверях появилась бледная Тауриэль с ведром.
— Мне Эля сказала прибраться, — слабым голосом сообщила эльфийка. Лариса прищурилась, забрала из рук девушки ведро.
— Эля пусть и приберется, а ты, болезная, шуруй к леднику. Там на нижней полке банка с имбирем. Возьми ее. Сядешь на лавочку — и будешь его есть. Вот как затошнит — ешь имбирь.
— Весь день? — почти простонала Тауриэль.
— Дело так плохо? Эх, залётные!
***
Когда освобожденный Вишневский прискакал в оперблок, мы ничего не сказали по поводу его весьма оригинального головного убора, хотя следовало бы. На голове эльфа красовалась своеобразная конструкция: поверх глиняного пучка волос белая шапочка, подвязанная лентами. Нечто в духе модерн-арта. Или Жанны Агузаровой.
— Я готов, — он едва не ногами перебирал, — кого режем?
— Ты маньячина, Вишневский! Лишь бы резать. Слышишь, Нимир, не давай ему ножа, он в карцере озверел.