Уазик, даже заправленный, упорно не желал заводиться. Гномы подкатили его к воротам Эребора. Саня столкнулся в дверях дежурки с Бофуром, который едва не полураздетый выбежал со склада.
— Успел. Не уехали.
— Уезжаем.
Бофур отодвинул его в сторону, не дослушав, ринулся в сторону Лары. Врач предпочел не вмешиваться. Из деликатности даже отвернулся, не желая видеть непростой сцены.
Нет, не всё можно вылечить. Есть боль, которую не исцелить лекарствами, и слова тоже не помогут. Иногда не стоит и пытаться.
Ухнули хором гномы, толкая уазик к выезду из Эребора. Максимыч распахнул двери, кивнул бригаде:
— Затаривайтесь! Сейчас поедем! Эля, ты чего? Отлипни от Вишневского.
— Эй, Вишневский, а как тебя на самом деле-то зовут? — но этот вопрос Сани остался без ответа; эльф лишь улыбнулся, отворачиваясь.
— Мастер Саннэ, мы будем помнить!
— Мы тоже не забудем… будьте здоровы, коллеги! — Саня отсалютовал уже с подножки родной буханки. Максимыч вертел кольцо в ладонях, что-то бормоча. Внезапно забурчал мотор, гномы шарахнулись в разные стороны.
— Лара, ты едешь?
— Да. Палэ.
И Саня поспешил обнять дрожащие плечи Лары и едва успел захлопнуть двери уазика, когда Максимыч, выжав сцепление, в открытое окно прокричал что-то и дал по газам.
— Прощайте, друзья! Мы любим вас!
Машина рванула с места, Максимыч удовлетворенно высказался, приобщив к словам «Средиземье» и «Эребор» чей-то хер и чью-то мать. Эля пискнула немного радостно, немного испуганно. Последнее, что рассмотрел Саня в заднее замызганное стекло — это удалявшийся одинокий фонарь дежурки и Бофура, закрывавшего лицо руками на пороге приемной.
Дальше уазик подпрыгнул, споткнулся обо что-то, и завизжали тормоза. Уазик бросило вперед, свет вокруг померк, а окно подул свежий ветер, бросил в лобовое стекло пригоршню ярких звезд.
А потом вдруг все пропало, и Саня часто заморгал, надеясь в глубине души, что морок развеется. Но нет: он по-прежнему сидел в уазике, обнимал спрятавшую лицо у него на груди Лару, а уазик, жалобно поскрипывающий, вспотевший от напряжения Максимыч парковал на обочине улицы Двадцати Лет Октября.
Сомнений не оставалось. Они снова были на Земле.
Комментарий к Пела и плясала
Цыганские слова:
Со ту пав годя изджилян: - С ума сошел, что ли?
Паларом мэ джилём - Я вышла замуж
Дадолэ - Батюшки!
Дэй сы! - Так и есть
Палэ - вперед
Дорогие читатели, окончание уже написано, но я хочу вас немного помучить, так что оно будет завтра. Прощения не прошу - вы не простите, я знаю)
========== Эпилог. Вторая ставка ==========
Саня, выбравшись из уазика, уже чувствовал, как дрожат и подкашиваются ноги. Но все же нашел в себе силы помочь спуститься Ларе и Эле. Закурил. Огляделся.
Прохладный ночной воздух осеннего Энска пах дождем, кислыми испарениями переполненных мусорных баков и мокрыми кошками. Не было ни души вокруг. Закрыт был табачный ларек. Оранжевый свет фонаря выцепил ромбик номера дома напротив.
— Если бы не то, как мы выглядим… — неуверенно начала Эля, но Саня отмахнулся.
— Бабуля. С давлением, — немного хрипло произнес он, — пятнадцать минут, и мы свободны. Тогда и подумаем, было оно или привиделось.
Стоило подумать заранее о внешнем виде, но отчего-то они упустили эту деталь. Одеты они были все еще по-средиземски, а тамошние свои белые халаты оставили в дежурке. Максимыч, когда Саня хлопнул его по плечу, вздрогнул.
— Спасибо, что вывез.
— Не за что особо, — тихо ответил водитель, встряхиваясь, — жутковато, скажу я тебе, когда глазами все это видишь. У черта на куличках эта ихняя планета Средиземья…
В молчании прошествовали к пожилой пациентке. На кухне гремело радио, в комнате — телевизор. Бабушка была хорошо знакома медикам, они выезжали к ней не реже раза в неделю.
— Вы бы криминал-то на ночь не смотрели, — привычно начал Саня, удивляясь, как язык сам произносит нужные заготовленные фразы, — ручку вот сюда. Лара, тонометр.
— Да Яночка моя тоже говорит: бабуль, выброси ты ентот телевизор, давай я тебе лучше интарнет проведу. Куда мне, старой. Вот и дед телевидению не особо ценит. Радио любит. А я привыкла. Да ты угощайси, там еще конфеты есть…
Она продолжала свой монолог. Саня бездумно созерцал привычную обстановку дома, отмечая последовательность действий Лары. Две минуты — тонометр. Минута — ласковые упреки любительнице криминальных новостей на ночь. Три минуты — иньекция литической смеси «от давления», которая, в принципе, была не обязательна, но приводила бабушку в значительно более бодрое состояние духа.
Получив привычные благодарности, бригада молча вышла в ночь. Уазик был на месте. Максимыч тоже.
— Я домой, — высказалась Эля первая, — я сейчас полсундука золота отдам за возможность увидеть унитаз и газовую колонку.
Максимыч хмыкнул:
— Не жила ты, девочка, в наше время.
— Лара, ты на дачу? — обеспокоенно потряс подругу за плечо Саня. Молчаливая Лариса с опозданием кивнула, пряча глаза.
Усталость, казалось, ждала их на пороге родного мира. Стоило Сане войти домой — прижать Барсика к груди, потискать мурчащее существо, насыпать ему миску корма — и он едва нашел в себе силы доползти до дивана, где моментально отрубился.
***
Следующие две недели я провела, с трудом осознавая реальность.
Я окончательно пала на дно депрессии. Взяла отпуск за свой счет. Слушала попсу и хуже — читала всякую ерунду на бабских форумах, часами смотрела с балкона в темноту, почти бросила курить — любимые сигареты совершенно потеряли вкус. Запах земного табака напоминал только о том, другом, который мне не суждено было вдохнуть… горьковатый, древесно-пряный…
Пересмотрела три сериала про любовь. Рыдала часами, отключила звонок на телефоне, чуть не покрасилась в рыжий (затея была обречена заранее, так что вовремя остановилась). Молчу о том припадке безумия, во время которого я вдруг решила затеять ремонт в ванной и начала с того, что вырвала раковину из труб и залила в итоге весь пол. Кое-как скрутила в итоге трубы, но разборки с соседями снизу продлились до выходных.
Эля добросовестно выполняла функции социального работника-садиста: прислала мне несколько гигабайт средиземных фотографий, снабдив их поясняющими комментариями, от щедрот поделилась какими-то гномьими побрякушками, в довершение всего посоветовала книжку в стиле «помоги себе сам». Открыв ее и прочитав первую строчку «Как много значит в жизни человека любовь! Найдя ее, мы обретаем счастье. Но что делать, если…» — выкинула в окно.
Все было, как всегда. Эля вела бурную общественную жизнь. Саня работал. Максимыч пропадал в гараже. А я сидела дома, игнорируя родственников, не подходя к двери и по несколько дней не выходя в социальные сети.
На столе перед компьютером разложила украшения — подарок Бофура, платок, на рабочий стол установила заставкой нашу средиземную дежурку за праздничным столом. Вишневский кривился и пытался выглядеть величественно, Нимир спал лицом в рагу, Линуэль висла между Саней и Идреном. На заднем плане видны были Леголас, Максимыч и Нилси возле уазика.
Фотографии я смогла пересмотреть не сразу. Не находила в себе силы. Знакомая обстановка, ставшая родной и близкой, настолько контрастировала с тем, что снова было вокруг, что от этой двойственности было совсем тошно. И чем дальше — тем чаще я открывала заветную папку, и под грустную музыку и ментоловый дымок изучала снова и снова лица, которых больше никогда не увижу.