— Это — ты. Ты — Вишневский, — торжественно сообщил Саня, бесцеремонно хлопая эльфа по плечу, отчего тот поморщился, — ничего не поделать, Лара. Бери рецепт и сама, сама.
— Шурдало бузно, — не сдержавшись, прокомментировала я, и по едва уловимому движению ушей эльфа стало ясно, что он внимательно прислушивался.
Языковой барьер сказывался значительно. Множество разных акцентов и диалектные наречия парализовали работу нашей аптеки. Склад был заполнен ящиками с препаратами, названия которых мне ни о чем не говорили. Но, что хуже, половина целителей названий этих также не знала. Когда мне пришла запоздалая элементарная мысль надписать ящики на всех используемых нами языках, я едва не начала биться головой об стену. Меня остановило только то, что стен не было.
Придумать — проще, чем осуществить. Пришлось искать тех, кто знал лекарства, бегать за ними, отволакивать на склад и заставлять надписывать и диктовать. Естественно, нашлись какие-то травы, корешки, жидкости и суспензии, назначения которых не мог указать никто. Когда первые три десятка коробок, коробков, ящичков и сундуков были в очередной раз перепроверены и переписаны, оказалось, что примерно четверть наших врачей не умеет читать. Ни на одном языке.
За день я стояла у стола трижды. Даже запомнила происходящее. Уже вполне отдавала себе отчет в том, что и куда положила, не забыла ли чего, не перепутала ли. На шатре под номером три (отмеченном тремя вертикальными чертами, нарисованными углём) появилась надпись по-русски «Душегубка». Здесь Саня лично проводил полостные операции, пытаясь добиться относительной асептики. Сюда я не подходила даже случайно. Вчерашнего дня было более чем достаточно для душевной травмы на ближайшие лет двадцать.
После обеда (которого не было) неприятности посыпались как из ведра. Все было очень плохо. В палатках было слишком холодно, уплотнять больных — чревато инфекциями, врачей не хватало, оставлять выздоравливающих их друзьям и соратникам не хотелось. Эльфийские снадобья действовали, но только если их не перепутать — потому что чертовы остроухие помечали их пятнадцатью оттенками зеленого, которые различить никто, кроме них, не был в состоянии. С гномами дело обстояло не лучше, а уж когда две эти полярности сталкивались, катастрофа становилась очевидной.
— Оттенок молодой листвы сирени.
— Изумруд? Хризолит? Берилл?
— Э-э… ну нет, ближе к июльской ветви жасмина, пожалуй…
Все, что меня спасало — отсутствие в Средиземье победившего феминизма. Меня хоть немного, но жалели, и по возможности пытались избавить от перетаскивания трупов и работы с совсем уж страшными случаями. Так что на мою долю оставались тихие смерти от лихорадки и кровопотери.
Их по-прежнему было много. Возможно, даже больше, чем вчера. Неужели прошел всего один день?
К трем часам пополудни на складе иссякли ремни. Как известно, хорошо зафиксированный пациент не нуждается в анестезии — которой намечался близкий дефицит. Гномов зафиксировать было сложнее всего, справиться могли только их сородичи, им вязки вовсе не полагалось. Люди были более коварны. Хилый с виду дядька в одиночку рвал ремни как паутину.
К четырем часам я смотрела на нож, который прокаливался в огне после очередной гнойной операции, и размышляла о том, чтобы вскрыть вены. Вот только добьюсь полной стерильности — и сразу.
Еще через час, все еще почему-то живая, кляла Элю на чем свет стоит — она никак не могла принудить Торина к перевязке и, плача, явилась за мной.
— Эля, любовь моя, у нас тут, если ты не заметила, военно-полевая медицина! Уж одну задницу можно как-то оставить без внимания старшего персонала…
На самом деле я была ужасно рада сбежать со склада, совмещенного с операционной, но побухтеть тоже была охота. Отвести душу было больше не на ком.
Торин со спущенными штанами лежал на животе и смотрел на меня, как Берия на врага народа. Несомненно, стадию гнева гномий король уже преодолел и приближался к стадии торга.
— Не болит, — вымученно выдавил он, сверкая бритой ягодицей с аккуратным швом, — а если не болит, что трогать?
— Обработать все равно надо, — я толкнула Элю вперед, а она, как влюбленная десятиклассница, застыла немым изваянием безответной любви, с нежностью созерцая своего подопечного, — эй, не щелкай!
Торин стоически терпел. Я собралась уходить, когда мне пришло в голову кое-что важное. Если кто и мог знать, как нам, пришельцам один Бог знает откуда и из какого времени, выбраться… короли ведь все знают? Нет, спрошу его чуть позже. Когда будет время. Может, к тому времени он слегка оттает, а его седалище подживет достаточно, чтобы Торину криво, но лежать к миру лицом. Как-то неохота обращаться к его величеству в таком неловком положении. Достаточно с него и Эли в качестве воспитательной меры.
***
Солнце уже украсило закатом запад, а Лара все еще не могла навести хотя бы относительный порядок на складе. То и дело приходилось перебегать от койки к койке, от пациента к пациенту. Один хотел пить, другой — строго противоположного. О том, чтобы поесть, мечтать вовсе не приходилось. В неограниченном количестве водился исключительно разносортный алкоголь.
— Эльфийские вина, гномий эль и много-много самогона, — отчитался перед фельдшерицей довольный и поддатый сторож отдельного лабаза, выделенного под спиртное, — чего изволите?
— Домашний ликёр. Можно без хрусталя…
Лара неизменно выбирала самогон, как наиболее мощное средство для обеззараживания. Иногда приходилось и самой отхлебывать из горла, морщась и каждый раз молясь Богу, чтобы не отравиться насмерть.
Ступни жгло даже в удобных кроссовках. Руки вот-вот должны были начать неудержимо трястись, в глаза словно высыпали по камазу песка в каждый. Но пустеющие с каждым часом стеллажи и ящики красноречиво намекали, что о сне и отдыхе предстоит забыть еще на несколько непростых суток.
Собрать медикаменты в одном месте — лишь звучит просто. Но где их искать? У кого? Как они выглядят, и как их классифицировать? Эльфы мало были знакомы с грубой хирургией, зато уважали хилерство и наркологию. У них следовало искать анестезию и всевозможные травы с рецептами — и бесценные лечебники на всеобщем языке в том числе. Гномы ловко останавливали кровотечения и не гнушались полостными операциями — в окружавших их условиях Лара бы не рискнула. У гномов можно было найти минеральные средства и самые лучшие инструменты, правда, без намека на инструкции по применению. Люди везде и всюду одинаковы — здесь тоже были как светила науки, так и поклонники всемогущего кровопускания, шаманских камланий и всевозможной гомеопатии. Именно среди них находились отчаянные смельчаки, готовые спасать безнадежных и лечить неизлечимых.
— Всякую ерунду вроде пиявок тоже возьми, — посоветовал Саня, когда они с Ларой в очередной раз пересеклись — бегом, как передвигались почти все врачи по полевому госпиталю, — во-первых, в них гирудин, а во-вторых, если ничего не помогает, будем пробовать все подряд.
— Что, еще один у тебя? — голос у Лары окончательно сел. Врач только вздохнул.
— Вчерашний. Пока живой. Не дышит, и всё тут. Там брат его… пусть как-нибудь…
Как-нибудь. Вот правильное слово. Лара старательно гнала чувство, что вся здешняя медицина — это именно «как-нибудь», сработанная на авось вариация настоящего дела. Ведь вокруг было лучшее, что мог предложить целый мир. Ничего более совершенного при всем желании невозможно было найти.