Как-то быстро нарисовались еще два участника процесса: совсем молоденькая девочка с тазиком и седовласый гном, который, увидев Бофура, сразу нахмурился и расстроился. Должно быть, знакомый.
— Почтенный Оин, — Саня перенимал здешние манеры с той же скоростью, с которой когда-то почти выучил после знакомства со мной цыганский язык, — позволите вам ассистировать?
— А? — гном слышал плохо, — девонька, двинься, мы его сейчас…
Никогда не подозревала в старцах его возраста такой силы. Взрослого мужика тягать — совсем не легкая работа. Бофур, находясь на грани потери сознания, тем не менее терпел до последнего. Лишь спросил у Оина что-то сквозь зубы. Услышав ответ, побледнел. Потом кивнул. Снова сделал попытку улыбнуться мне. Получилось так себе.
— Боишься? — сипло спросил он вдруг меня.
— Саня, я на анестезии? — я отвернулась, но Бофур продолжал смотреть все равно. Ну и что. Пускай. Пульс на запястье, под указательным пальцем бьется часто и неровно. Рука твердая и сильная, привычная к работе. Есть ли шанс у него? Есть тут что-то вроде опийного мака, есть много спиртного в качестве дешевого и доступного наркоза. Оно же антисептик. Есть кривые иглы, жгуты и бинты, немного подозрительных мазей — их мы ставили стерилизоваться, но что в том толку… и есть операционный стол, грязный и ненадежный. Вот и все, что есть.
Гарантий на то, что даже после ампутации он останется жить, нет.
— Лара, пульс у них тоже выше. На десять.
— Считаю, — я набрала в грудь воздух и закрыла глаза. Помогало сосредоточиться.
И уйти от такого невыносимо острого и пронзительного взгляда гнома, чью руку я теперь буду держать до конца операции. Или до конца его жизни.
Комментарий к Пёстрые Халаты
Джя криго - Вали, иди вон (цыг.)
Маэ, нэстон - Нет, врач я (синдарин)
Шурдало бузно - Козлище, ругательное (цыг.)
Морэ - Братец, дружок (цыг.)
========== Приглашение в Братство ==========
Бофур очнулся. Некоторое время молча созерцал потолок над собой — матерчатый, колышется от сильного ветра предгорий — потом попробовал повернуть голову. Много он не увидел, койка была теперь отгорожена от остального пространства шатра занавесью. Философски рассудив, что смотреть особо все равно не на что, гном снова уставился в потолок.
Тело до шеи онемело, не чувствовалось почти ничего, кроме далекой подергивающей боли где-то ниже пупка. Ощутимо затекли плечи. Но страшный огонь, еще вчера плавивший его изнутри, исчез, как будто его и не бывало. Следовало приходить в себя. Не очень-то хотелось. Эту часть можно было пропустить. Сразу перейти к той, где он богат и здоров, вокруг полно друзей и родственников, и все празднуют. Только как он будет праздновать? Разве что напьется в слюни. Танцевать с одной ногой уже не получится.
Легкие шаги вернули Бофура в мир здесь и сейчас. Зашуршала занавеска. Это была Лариса.
— Ну как? — она определенно посвежела с прошлого вечера, — попей.
Подала ему ковшик и соломинку.
— Спасибо, — откашлявшись, поблагодарил он больше глазами, чем кивком, — как там? Погодка ничего?
— Погодка гадкая. Голова не болит?
— Нет.
— Не тошнит? Нет мушек перед глазами? Покажи язык. Глаза на меня, теперь в сторону. Если сюда смотришь, не темнеет?
— Нет. А вы долго вчера… резали… — почему-то гному казалось очень неприличным спрашивать, куда дели то, что от него отрезали. Но Лариса только улыбнулась.
— Дольше, чем ожидали. Нога при тебе, Бофур. Я Оину сказала, зря он стращал. Не надо такое заранее говорить. Иногда обходится.
Бофур вдруг резко обмяк. Выразилось это в том, что он никак не мог вымолвить ни слова, даже моргать стало трудно. И дыхание перехватило.
— И не вчера, а два дня тому назад. Тебя, кстати, брат нашел, наконец. Просил передать наилучшие пожелания, но это тебе Ори скажет. Все, кто на ногах, ушли в Гору работать. Так что не спеши, выздоравливай потихоньку. Если вдруг станет хуже, — она наклонилась к нему ближе и строго покачала пальцем перед его носом, — не терпи ни в коем случае! Сразу зови. Скоро придет доктор, осмотрит.
— А ты? — хрипло спросил Бофур.
— А я уже посмотрела, пока ты спал. Ничего, подживёт. Сегодня трубки вынем. Только ты не шевелись, ну и здоровой ногой старайся не двигать.
— Что, правда, не отрезали?
Перед этой девушкой было отчего-то совсем не стыдно задавать такой вопрос. Разве пристало воину бояться ран? Он был к ним готов, знал, на что идет… Но как же радостно было знать, что увечье его обошло!
— Правда. Хочешь, в зеркало… ох, забудь, — Лара махнула рукой, — конечно, как раньше уже не будет, но ходить сможешь, даст Бог.
— Кто даст?
— Неважно. Запомнил, что я сказала? Если что-то заболит, заколет в сердце, засвербит в… в других частях тела, сразу, в ту же минуту, зовешь врача. Бывай.
И она задернула штору.
***
Сутки дома, двое суток в Средиземье — и я отключилась.
Резервы истощились, горючка кончилась, батарейка села. Закончив с ногой Бофура и отправив в тазик последний расширитель, я аккуратно закрыла бессознательного гнома простыней до шеи и сползла на пол. Тоже аккуратно — даже руку под голову подложила.
Заснуть сразу не получалось, как часто бывает после сильной усталости. Но зато я расслабилась. Полностью. Кто-то нес меня куда-то — я не сопротивлялась и не участвовала никак. Звуки отдалились, стали слышны сквозь ватные стены, отключился слух, потом по телу поползли мурашки, и я провалилась в сладостное забытьё. Немного подумала отстраненно о том, что последняя операция была просто мастерски исполненной и ювелирной. Посочувствовала Бофуру, который будет хромать. Порадовалась за него и тут же побоялась сглазить. Черный глаз, цыганский глаз, минуй нас…
Мне ничего не снилось. А с утра я проснулась от запаха чего-то очень вкусного. Такого вкусного, что желудок аж свело. Последние дни я употребляла только спиртное и сигареты — когда они кончились, перешла на табак и трубку. Эльфы еще предлагали какую-то местную разновидность орехового напитка вроде желудевого кофе, но я не рискнула.
А теперь в нос ударил аромат тушеного мяса и… кажется… не знаю, что это, но пахло божественно. Еще не открыв глаза, я села на своей лежанке. И очень удивилась. Во-первых, меня вчера кто-то раздел, и джинсы мои повесил у очага — прямо на первой линии, на ближайшей к огню веревочке.
Во-вторых, меня прикрыли настоящим одеялом. Настоящим — в том смысле, что под ним было тепло, и оно более чем наполовину состояло из ткани, а не из дыр. И, наконец, в-третьих, незримый благодетель озаботился тем, чтобы раздобыть мне одежду — напротив меня поверх одеяла лежали два длинных вязаных чулка (или гольфа? не уверена, как правильно) и теплая шерстяная юбка.
Как мало надо человеку для счастья! Стоит приодеться и учуять завтрак — и уже можно жить.
Одевшись и завернувшись в одеяло на манер иранской чадры, я вылезла из шатра. Впервые увидела средиземное солнце — от земного ничем не отличалось. Тускло пробиваясь сквозь нависшие тучи, оно несколько преобразило окружавший нас унылый пейзаж.
— Доброе утро! — приветствовал меня незнакомый рыжий гном у костерка и поднял кружку, — Нори, к вашим услугам!
— Лариса. Никаких услуг, — пробурчала я и с удивлением обнаружила, что меня у костра ждали — оставили немного того блюда, что источало неземные ароматы. На вид — что-то вроде пшеничной каши с кусочками овощей, отдаленно напоминающими морковь и кабачки. Мяса в котле не оставалось. Не обращая внимания на остальных сидящих у костра, я схватилась за миску с самой себе слышным рычанием. Но, казалось, гномы меня понимают, как никто. С расспросами и разговорами не приставали до тех пор, пока на дне котелка не осталось ничего.