Впрочем, Ежов всё понял без слов.
— Нашли твою потеряшку, — улыбнулся он довольно. — Повезло ей с медицинским образованием, вот и оставили, как бесплатную рабсилу ухаживать за самыми ценными пленниками. Когда твою тушку привезли и разгрузили, она узнала своего спасителя и такую истерику закатила — за полкилометра было слышно. Всех боевиков собрала в кучку, всех постовых отвлекла, здорово помогла группе захвата. Пока косовары на это представление смотрели, а потом ее от тебя отдирали, мои ребята уже оказались у них за спиной. На всю ликвидацию ушло меньше минуты. Отработали, как на полигоне.
Распутин от изумления глупо раскрыл рот. Он не мог поверить, что кто-то может за него переживать так, чтобы пренебречь опасностью, исходящей от десятка отморозков, каждый из которых — ходячая смерть. Он ведь на неё почти не смотрел и ни разу не разговаривал. Ну да, два раза назвал дурой. Великолепное основание для высоких трепетных чувств!
— А где она? — прохрипел прорезавшимся голосом Григорий.
— Отдыхает. Еле уговорил! Приказать пришлось. Совсем девчонка измучилась. Почти двое суток рядом с тобой сидела, откачивала — давление мерила, системы ставила…
Только сейчас Распутин заметил стоящий в углу хорошо знакомый медицинский штатив с бутылками и гибкими шлангами, на сгибе локтя — примотанный тампон с пятнышком крови, а ниже — торчащий из под гнутых ножек дивана край медицинской утки.
— Да-да, — проводив взгляд легионера, кивнул Лешка и лукаво улыбнулся, — и переодевала, и обтирала, и утку за тобой выносила… После всего, что с тобой тут делала, она, как порядочная женщина, просто обязана выйти за тебя замуж! — и с облегчением захохотал…
Лицо Распутина залила краска и он ляпнул первое, что пришло в голову.
— А почему не в госпитале?
— Потому что ещё остались незавершенные дела, требующие держать всех в одном кулаке, под охраной и подальше от любопытных глаз, — посерьёзнел Ежов. — Из нашего госпиталя врачи просто обязаны были передать тебя французским коллегам, а в твоей безопасности в НАТОвском лазарете я совсем не уверен… Во всяком случае, пока вся муть, что мы со дна косовского пруда подняли, не уляжется. Проблемы будем решать по мере их возникновения. До конца недели приказом французского командования ты прикомандирован ко мне, если надо — командировку продлим. Спокойно отдыхай и не дёргайся!
— А Айвар?
— Соскучился?
— Не то чтобы очень, но как-то нехорошо мы расстались, слишком поспешно, не удалось даже попрощаться, а очень хотелось…
— Думаю, эта возможность тебе предоставится, — ухмыльнулся разведчик, — на «малине» Харадиная, кроме твоей потеряшки, мы нашли ещё такой сувенир… Этот «борец за свободу», оказывается, похищал, обменивал на выкуп и убивал не только сербов, но и албанцев. Твой Айвар затащил в кафе к Арди главу местного клана Мусаи, когда тот пришел к нему, как к врачу. Ты представляешь, в какое дерьмо влез твой доктор! Вот этого дядечку мы и обнаружили на вилле, ощипанного, но ещё относительно целого. Нам он нахрен не впёрся, так как занимается чисто криминалом, но использовать его как инструмент сам Бог велел. По своим каналам дали знать его семье, что готовы обменять на «доктора». Так что Айвара албанцы нам пообещали доставить в ближайшее время. Сидим — ждём.
— Так вот почему мы не в расположении…
— Соображаешь, Айболит. Ну что, встать-то сможешь? Давай помогу!
При переходе в вертикальное положение пол опасно накренился, как палуба корабля во время качки. Вестибулярный аппарат шумно жаловался ушам на свою немощь, но руки Ёжика были крепки, и Григорий упал на них доверчиво, как в детстве падал в руки отца, ни мгновения не сомневаясь, что его подхватят и удержат.
— Ничего-ничего, Гриша, — ласково приговаривал майор, половчее перехватывая гришкино обмякшее туловище, — я после контузии целый месяц на карачках путешествовал, говорить не мог, думал, скоро лаять начну, — и замолчав, Лешка вдруг неожиданно добавил, обращаясь в коридор к кому-то, стоявшему за его широкой спиной, — а-а-а, привет!
Обхватив друга за шею и подтянувшись на непослушных руках, Григорий выглянул из-за спины Ежова и вдруг увидел Ангела. Нежное, невесомое создание стояло, опершись о косяк, и смотрело на него изумрудными глазами, в которых плескалось столько сострадания и участия, что Распутин зажмурился, отгоняя видение, но когда открыл глаза, фигурка не исчезла, а приобрела отчётливые человеческие очертания. Вокруг иссиня-черных волос ангельского лика сиял светящийся ореол заходящего Солнца, прячущегося за худенькой спиной. Казалось, солнечные лучи просвечивают тело насквозь, создавая иллюзию абсолютной бесплотности и воздушности. Черты лица, попадающие в тень, были размытыми и неопределенными, отчего огромные глазищи выделялись особо, приковывая к себе взгляд, без остатка растворяя в себе всё окружающее пространство, поглощая бренное тело и бессмертную душу Григория…