— А вы, герр Вуле, оказывается, тонкий знаток пикантных технологий и аристократических утех, — прищурил глаза Ежов, — приходилось?
— Ничего личного, только бизнес, — отвёл глаза Айвар.
Распутин почувствовал, что его сейчас стошнит. Ежов, впрочем, тоже позеленел, но держался значительно лучше.
— А теперь быстренько, герр доктор, список известных вам граждан России, посаженных вышеописанным образом на крючок западных спецслужб.
— Антидот! Вы обещали!
— Список!
— Антидот или ни слова больше не скажу!
— Сдохнешь! Я тут не любопытство своё тешу, а врагов выявляю, поэтому мне твои откровения без конкретных фамилий даром не нужны! Список или оставайся тут думать. Я же все равно по цепочке пройду и узнаю, а для тебя это единственный шанс…
— Сволочь! Сатрап! Держиморда! Подавись! В каблуке отчёт… Это за последние полгода…
Ежов буквально метнулся к ноге Айвара, на ходу вынимая нож. С треском отлетел кусок каучука. Из тайника выпала гофрированная папиросная бумага.
— Даже не шифрованное? — удивился Ежов.
— Письмо на латышском для этих мест равносильно шифровке… Но фамилии прочитать можно и так…
— Разберемся, — пробормотал Лешка, углубляясь в написанное.
— Майор, мне дышать уже трудно. Антидот!
— Да колись на здоровье! — фыркнул разведчик, разрезая жгут на правой руке пленника, — дышать ему тяжело… Первый раз вижу такую реакцию на обычный физраствор…
— Что-о-о-о???
Над головой Распутина оглушительно грохнул выстрел. Он автоматически присел на колено, в развороте подбил вверх руку с пистолетом, с удивлением заметив прищуренные в прицеле ангельские глаза Душенки, светящиеся злобными, решительными угольками. А за спиной, так и не успев садануть по Ежову занесенным стулом, упало на бетон безжизненное тело Айвара.
— Всё-таки националы, пожившие некоторое время в России, реагируют на надувательство одинаково, — выдавил из себя Ежов, опомнившись от скоропостижной смены декораций. — Надо признать, свет наш Дашенька, вы крайне облегчили мне жизнь. Отпускать этого упыря было бы преступлением, но данное ему слово связывало. Однако, насколько я понял, дело тут не только в спасении моей тушки от травмы, нанесенной тупым, тяжелым предметом. Были ещё личные причины его грохнуть?
Лицо девушки окаменело, она опустила пистолет, развернулась и вышла из комнаты, так и не проронив ни слова.
В качестве исторической справки:
Среди жертв Харадиная были не только сербы, но и албанцы. Поражает свидетельство албанки Л. К. (в 2008 г. ей было 42 года), которое до сих пор находится в Специальном трибунале Сербии по расследованию военных преступлений, хотя эти материалы были доставлены и в Гаагу. «Свидетель в мае 1998 г. вместе с группой албанок и цыганок была похищена и насильственно вывезена в полевой лагерь сепаратистов на горе Юник на границе с Албанией. Сразу же у входа в лагерь они увидели душераздирающее зрелище: два исколотых ножами сербских полицейских были привязаны к дереву. Полицейские, как узнала позднее Л. К., были захвачены в районе села Раставица.
Привезенные женщины видели, что у полицейских были отрезаны части тела и выколоты глаза, в кровоточащие раны была насыпана соль. Полицейские все еще были живы и от нестерпимых мучений громко стонали. По словам Л.К., Рамуш Харадинай тогда подошел к полицейским с рацией, настроенным на полицейскую волну. Он вынул нож и не спеша зарезал полицейских, так чтобы сербские полицейские услышали, как умирают их коллеги. Сохранилась и звукозапись этого варварского акта, сделанная полицейскими, находившимися у радиостанции на сербском блокпосте. По словам Л.K., после того как он зарезал полицейских, Харадинай вернулся к похищенным женщинам. Он связал руки свидетельствующей Л.K. и изнасиловал ее. Шрамы на руках женщины были видны в момент записи протокола свидетельства. В момент насилия Харадинай наносил женщине порезы ножом, которым до того зарезал полицейских. Позднее Харадинай совершил акт насилия и по отношению к другим женщинам из группы, привезенной в лагерь. Когда Л.K. повели вместе с остальными женщинами на расстрел, она смогла убежать и таким образом спаслась».
Глава 22
База
Утром голова уже не кружилась, ноги перестали предательски подкашиваться, и хотя шум в ушах, общее недомогание и дрожание пальцев ещё мешали жить, Распутин мог передвигаться совершенно свободно, чем немедленно воспользовался, выбравшись на свежий воздух.