– Направо!
Чуть не проскакиваю нужный выход. Освещено все ужасно, ни черта не видать…
Как они служат здесь вообще?..
– Прямо!
Наконец встречается хоть кто-то. Матросик – синий китель, тельник, бескозырка. Моет… То бишь «драит» палубу. Похоже, проштрафился. При виде нас вскакивает, вытягиваясь. Отдает честь. Поскольку я первый, рука сама поднимается в ответ, но вовремя спохватываюсь: «Не тебе, балда! Да и к пустой-то голове!..»
– Налево!
Да сколько можно уже?.. Это не броненосец, лабиринт какой-то!..
– Стойте.
Ну, наконец-то пришли… Оглядываюсь вокруг. Длинный коридор, красная ковровая дорожка, с десяток дверей по каждой стороне. Двери – не просто двери, а очень напоминают красное дерево. Фига себе… Роскошно! На каждой медная табличка, соседнюю можно даже прочесть: «Старший штурманский офицеръ».
Офицерская палуба? Не знаю, как правильно, но каюты однозначно именные. То есть должностные. Похоже, мы действительно на месте.
Сопровождающий проходит вперед и стучит в ту, что напротив.
– Войдите! – Голос командный.
Кивает в сторону каюты.
Проходя внутрь, успеваю прочесть табличку: «Старший офицеръ».
Большое помещение отделано тем же красным деревом. За массивным столом человек лет сорока с окладистой черной бородой. Волосы заложены четким пробором, умные глаза рассматривают меня внимательно… Слишком внимательно. Две черных полоски, три звезды, как у… Полковник? Звезды больно малы. Пусть будет старший офицер. Голову поломаешь с их флотскими званиями.
Чуть подняв глаза, внутренне содрогаюсь – с высоты взирает огромный Николай Второй, собственной персоной. Правда, из круглой рамы. Совсем молодой еще. У нас в ходу более старшая версия, ближе к Первой мировой… Рядом портреты помельче, такие же круглые. Навскидку узнаю лишь Ушакова. Еще одна дверь, видимо, ведет в жилое помещение. Здесь – рабочий кабинет.
Лейтенант вытягивается в струнку:
– Господин…
– Вольно.
Ну вот, договорить не дал… Откуда я теперь твое звание узнаю? Надо было Матавкина спросить…
– Как себя чувствуете? – первым нарушает он молчание.
Хм, весьма любезно с его стороны… Может, чаю еще предложит?
К моему удивлению, тело вдруг само пытается вытянуться. Ни с того ни с сего… Тело, ты куда? Насмотрелось? А ну-ка стоять! Ты гражданское, а военку давно пора забыть! Когда это было?..
– Не очень. Немного мутит, – честно признаюсь я. Это чистейшей воды правда – качка дает о себе знать.
Бородач делает приглашающий жест:
– Садитесь.
Как скажешь. Похоже, бить меня здесь не будут. Хотя кто их знает? По Новикову если, так совсем не стеснялись порой…
Я кошусь на лейтенанта.
– Борис Арсеньевич, полчасика в коридоре вас не затруднят? – замечает мой взгляд Македонский. – Сверток оставьте… Вот здесь, – показывает на угол стола. – И пока свободны.
Сама любезность. По опыту знаю – это не к добру…
Когда дверь закрывается, тот берет со стола бумагу:
– Вас подобрали на одиннадцать градусов северной широты, сто девять восточной долготы… – Он углубляется в чтение.
А где минуты, секунды?! Эй, я как домой потом поеду? Надеюсь, хоть в докладной записке указано… Или что там у тебя? Рапорт?..
– …Передан под присмотр младшего корабельного врача, в лазарет… – Перестает читать, поднимая глаза. – Повезло вам! Не был бы ход в пять узлов… – Многозначительно замолкает.
Интересно, броненосца или мой, пока я греб к кругу? А серьезно – че так тихо-то? Меньше девяти, помнится, эскадра не давала. Сломалось чего?
Словно отвечая на мой вопрос, подытоживает:
– Дожидались отстающих, – и при этом внимательно за мной наблюдает.
Стараясь никак не реагировать, сохраняю бесстрастный вид.
«Камчатку», поди… Она у них постоянно то терялась, то ломалась…
Вздрагиваю от стука в дверь.
Тебе же сказал старший по званию: погуляй, Борис Арсеньевич… Невтерпеж?
Однако это не лейтенант. В каюту торжественно входит молодцеватый матрос, привычно уже для меня вытягиваясь:
– Вашвысокоблагородие, разре…
– Что у тебя?
– Пакет от младшего корабельного врача, ваше высокоблагородие!
Снова вздрагиваю, на сей раз ощутимо. И тут же корю себя за несдержанность: «Лопух! Тебе в детском саду работать, а не в прошлое попадать… Кто тебя такого нежного сюда всунул-то? Македонский еще не заметил твоих треморов? Кстати… Вот сейчас я не понял. Какой такой пакет, Аполлоний Михайлович?..»