Я тоже далеко не святой. Но раз мне довелось родиться православным, им и помирать, видимо. Судьба. Только врать на исповеди я совсем не собираюсь.
– Батюшка, возможно, позже? Давайте, как Японию пройдем? – умоляюще смотрю на него.
– Японию так Японию… – опять вздыхает он. – Жду на божественной литургии в воскресенье.
После чего размашисто крестит меня.
То ли бесы мои святого отца шугнулись, то ли качка уменьшилась… На душе явно полегчало. Изучив лазарет поперек и вдоль, решаю предпринять вылазку. Надоело валяться.
Осторожно открываю дверь – пустой стул Надеина. Санитар чем-то занят.
– Слушай… – Тот оборачивается. Хмурый – он приносил еду утром. – А наверх… – показываю на потолок, – можно?
Не перепутай только – на палубу, а не куда ты подумал!
– Чего вам там?
Как это чего?! Я опух взаперти уже! А в иллюминаторы не видно ни черта, шлюпки мешают. Да и вообще – любопытно ведь!..
– Воздухом подышать. Душно здесь у вас… – делаю лицо страдальца.
– Иллюминаторы, чай, открыты!.. – Санитар все же недовольно встает. – Идемте!
Громко зовет некоего Семена. Откуда ему здесь, из воздуха взяться?
Из операционной появляется жующий Семен с тарелкой в руках, недобро косясь на вредного больного. За дверью виден железный стол, накрытый белой тряпкой, над ним большие, древнего вида лампы… Не хотел бы я оказаться на такой операции. Анестезию-то уже изобрели? Хоть какую-то?
Выходим в коридор – и нос к носу сталкиваемся… С Матавкиным!!! Родной, как я рад тебя видеть! Наконец-то!!!
Крепко жму руку.
Вид невыспанный, глаза красные… Похоже, остаток ночи дался ему ужасно. Еще бы… Надеюсь, тоже рад? Нет?
Отпускает санитара, к облегчению последнего.
– Провожу сам. Надеина нет? – это уже мне.
– Не видел! С утра был…
– Идемте со мной.
Пока поднимаемся по знакомому мне трапу, врач предупреждает:
– Аккуратней ступайте, сам долго привыкал.
Да ладно ты, Аполлоний. Прорвемся! Вчера бы ты меня видел, как я по нему в простыне летал… Аки призрак обнаженный…
Открываю дверь и моментально зажмуриваюсь: море нестерпимо бликует, встающее солнце бьет в глаза.
Наконец можно будет увидеть броненосец при дневном свете! Мы на небольшом пятачке правого борта, близко к корме. Под ногами дощатая палуба. Доски подогнаны плотно – ни одной большой щели. «Странно, зачем дерево? Горючий ведь материал. Пожароопасный…»
Смотрю вправо, от удивления открывая рот. Могла бы падать челюсть – уже скакала бы по палубе. Орудийная башня! Двенадцатидюймовая, самая что ни на есть! – Видно лишь заднюю часть и немного ствола, однако и он выглядит весьма внушительно. – Грозная штука! Интересно, когда ведет огонь, перепонки сразу лопаются? Или просто вдавливаются? Это на нее я ночью облокотился, когда шатало?
Пробегает запыхавшийся матросик, бегло козыряя Матавкину. Тот настолько озабочен, что не отвечает.
К моему стыду, сейчас не до этого.
Прости, Матавкин! Я сейчас…
Осторожно подхожу к леерам, с восхищением осматриваясь.
Вот и эскадра! Та самая, объединенная. Странно, считал, что флагман первый, а впереди еще корабли…
Прямо по курсу корма трехтрубного крейсера, дальше виден еще один. Неподалеку, чуть правее дымит какой-то броненосец. Далековато… Однако, щурясь, разбираю название: «Орелъ».
Тот самый, с баталером Новиковым? Вот бы посмотреть!
Параллельно с «Суворовым», вне строя еще крейсер – «Жемчугъ». До него метров двести, не больше. Отлично видно людей, работающих на палубе.
Позади кормы идет оставшаяся часть колонны. Вытягиваюсь с риском свалиться за борт – обзор отсюда никакой, почти не видно…
– Господин Смирнов, я не смог уснуть. – Матавкину, похоже, надоело мое любопытство.
Еще бы… Я бы тоже не смог на твоем месте. Дальше?.. Вопросительно смотрю тому в глаза.
– Господин Смирнов, мне пришлось совершить служебный подлог и написать ложный рапорт. Чтобы дать вам отсрочку. – Матавкин снимает фуражку и утирает пот со лба. Выглядит он действительно неважно.
Знаю, читал. Слушал, точнее… Из уст старпома. Спасибо, что не сдал! И за отсрочку тоже – большое спасибо, Аполлоний!
– Считаю необходимым как можно быстрее доложить адмиралу то, что вы рассказали. Вы придумали план, о котором говорили?