Он явно боится встречи этих двух женщин и прибегает к неуклюжей отговорке:
«Мать может почувствовать себя уязвленной в своем достоинстве, если ей придется присутствовать при распаковке наших вещей и помогать нам».
Недоверчивая старуха оказалась права. Все эти месяцы она преданно оберегала бальзаковские сокровища, следила за слугами и торговалась с поставщиками. Она знала, что надменная русская княгиня не пожелает ее видеть в своем доме. Только одно поручение еще дали ей: украсить дом цветами к приезду. А потом старуха должна потихоньку уйти. У дверей будет стоять слуга Франсуа, который введет урожденную Ржевусскую в ее княжеские парижские покои. Все будет залито светом: комнаты и вестибюль. Это будет торжественный въезд. Но матушка Бальзак во избежание лишних трений уже давно и незаметно перебралась к дочери в Сюренн.
Проклятие опять тяготеет над возвращением Бальзака. Ведь за каждое мгновение пригрезившегося ему счастья он должен приносить весьма реальные жертвы. Он всегда не только автор, но и страдающий герой «Утраченных иллюзий». Прибытие в дом на Рю Фортюне в Париже оборачивается сценой, ужасней которой и сам Бальзак не смог бы придумать ни в одном своем романе. Оставшуюся часть пути супруги проделали по железной дороге. Поезд опоздал. Глубокой ночью в карете прибывают они к подъезду своего дома. Бальзак весь горит от нетерпения: выполнены ли его распоряжения с буквальной точностью?
Он педантичнейшим образом распорядился о каждой мелочи. Он помнит, где должна стоять каждая ваза и каждая жардиньерка, сколько светильников должно гореть и как слуга должен встретить мадам Эвелину, а именно — держа в руках увитый цветами канделябр.
Наконец карета останавливается, Франсуа сдержал слово. Дом сияет сверху донизу. Но никто не стоит у подъезда. Они звонят. Никто не отвечает. Еще и еще раз дергает Бальзак ручку звонка. Сияющий дом безмолвствует. Собираются соседи, все расспрашивают друг друга, но никто ничего толком не знает.
Госпожа де Бальзак остается в карете, а Бальзак посылает кучера за слесарем, чтобы взломать дверь. Силой добился он этого брака и силой вламывается в собственный дом.
И следует жуткая сцена: слугу Франсуа находят в одной из комнат. Он сошел с ума. Как раз в это мгновение он утратил рассудок, и еще среди ночи его отправляют в госпиталь.
И в то время как буйствующего Франсуа связывают и увозят, Бальзак вводит урожденную Ржевусскую в свой дом, о котором он так пылко мечтал.
XXVI. КОНЕЦ
Так до конца сбывается судьба Бальзака: грезы свои он всегда воплощает только в книгах, никогда в собственной жизни. С невыразимым трудом, с отчаянными жертвами, с самыми пылкими упованиями воздвиг он этот дом, чтобы поселиться здесь со своей завоеванной наконец женой и прожить в нем целых «здвадцать пять лет». А в действительности он въезжает сюда только затем, чтобы умереть. Он обставил свой кабинет точно так, как желал. Ведь он собирался закончить в нем «Человеческую комедию». Перед ним лежат планы более пятидесяти новых работ. Но в этом кабинете он уже не напишет ни строчки. Он уже почти ничего не видит. И нас потрясает единственное дошедшее до нас письмо, которое он послал, вернувшись в дом на Рю Фортюне. Письмо адресовано другу — Теофилю Готье — и написано рукой госпожи Эвы. Только одна строчка — посткриптум — с трудом нацарапана рукою Бальзака:
«Я не могу уже ни читать, ни писать».
Он обставил библиотеку самыми дорогими инкрустированными шкафами. Но не может уже раскрыть ни одной книги.
Его гостиная обита золотой парчой. Здесь он собирался принимать своих великосветских друзей. Но никто не приходит навестить его. Каждое слово требует от него усилий, и врачи запрещают ему даже разговаривать. Он увешал «Большую галерею» картинами, которые собрал с такой любовью, чтобы поразить ими весь Париж — вот какие несравненные полотна приобрел потихоньку Бальзак! Ему представлялось, как он будет показывать шедевры своим друзьям — писателям и художникам — и объяснять им картину за картиной… Но то, о чем он грезил как о дворце радости, становится для него страшной тюрьмой. Он лежит одинокий в громадном доме. Только иногда, боязливо, как тень, появляется его мать и ухаживает за ним. Ибо жена его — и об этом сообщают все свидетели в один голос — проявляет к нему безразличие и жестокое равнодушие, которые в полной мере обнаружились во время их путешествия и пребывания в Дрездене.
Поведение Эвелины Ганской становится для нас совершенно ясно, когда мы читаем ее письма к дочери. Они полны пустой болтовни о кружевах, драгоценностях и новых нарядах. Ни в одной строке не звучит настоящая скорбь об умирающем.