– А то, что, лежа на мне, этот красавец на мне не дрыгался. А между тем его орудие мужской силы было будто живое. Когда он двигался во мне, он как будто высекал из меня искры, а стоило ему замереть, на меня точно накатывалась волна неги. А как он меня буравил! Точно железным прутом. Так мы забавлялись любовью две ночи кряду. И до того он заиграл меня, что мне казалось, что я вот-вот уйду к Желтым истокам. Старшая наложница тоже слюбилась с ним разок. Он ее так отделал, что она после сладких утех походила на солдата, израненного в тяжком бою. Едва ли не дошла до помрачения рассудка.
– Ты утверждаешь, что в мире есть подобные орудия мужской силы? Сознайся честно, что все это ты сочинила?
Рассказ маленькой наложницы подействовал на Чжэньнян, как масло на огонь. Она возгорелась страстным желанием любви. Лоно ее наполнилось и засочилось влагой естества. Ей захотелось узнать имя того человека, с которым Юйин провела ночь. Но та не называла его. В свой черед воспоминание о прошедшей ночи возбудило Юйин, и она была готова сей же миг бежать к студенту в библиотеку.
– Боги небесные! – сказала Чжэньнян. – Поистине тебе посчастливилось вкусить редкостный аромат, а моя доля – печаль да страдания одиночества. И никакой любви, и никаких чувств! Как возбудила ты меня своим рассказом, просто душу перевернула! И до чего же шебутная ты!
– Давай потешим себя, – предложила Юйин. И, сказав так, она поднялась с постели и, подойдя к Чжэньнян, взгромоздилась на нее.
Чжэньнян раскинулась на кровати, широко раздвинула ноги и сказала ей, не таясь:
– Иди на меня, а я – на тебя.
Обе взыграли чувствами и принялись гладить и щипать друг друга. Они кряхтели, стонали, визжали, целовались и в конце концов завозились так, что постель была сбита и перевернута. Нескоро утомились, но в конце концов заснули в обнимку.
А тем временем младшие сестры завели разговор о студенте.
– Яо, ты слышала, как старший братец говорил, что он живет точно евнух! А что, если, прихватив золото, бежать с ним? Похоже, он неплохой любовник. Наверное, и певички-блудницы за ним бегают.
– По-твоему, Юй, братец – человек, вовсе лишенный достоинств? Точно гуй – голодный дух бродячий? Заметила, как он зыркал глазищами по сторонам? То на старшую сестрицу, то на Пань Жолань. Да и на нас с тобой тоже смотрел с любопытством. А для гостя это вовсе непристойно.
– Мы с тобой теремные затворницы, нам неведомы эти мужские спальные дела. Поживет у нас день-другой и воротится домой.
Юйнян не ответила сестре. Скоро обе заснули. Но в эту ночь сердца четырех девиц бились в унисон и хотели одного – любви.
Прошла беспокойная ночь, и засияло утро. Первой поднялась госпожа Лань и тотчас занялась домашними делами. Она велела секретарю открыть средние ворота, ведущие на жилую половину. Около того же времени встал студент. Завершив туалет, он пошел на жилую половину дома справиться о здоровье тети и спросить, как прошла ночь. Бянь Юйин и Чжэньнян тоже поднялись и уже крутились у туалетного столика, подрисовывая брови и накладывая румяна на щечки. Высоко взбив волосы, насурьмив брови и изрядно выбелив лица, девушки оделись в самые цветастые и нарядные платья и всем скопом вышли в залу. Все, кроме Чжэньнян, были веселы и оживлены. Только Чжэньнян была безрадостна – грустила, что не знает супружеских радостей. Муж покинул ее уже с полгода и ничуть не был обеспокоен ее одиночеством. И все печали, что накопились в ее сердце, некому было рассеять.
Читатель! То, о чем она думала, я перескажу здесь мерной прозой: «Завидую я названой сестре, ее любовным сладостным утехам. Хотела бы быть там, где три весны цвели одновременно. Там, где пышно расцветала ива и раскрывал цветок бутон навстречу солнцу. Те трое, точно ласточки, щебетали над одним гнездом, смыкая круг объятий. Я, одинокая кукушка, всегда одна. Увянет скоро красота лица, когда печаль с тоскою сводит брови. Как долги ночи и как скучно быть одной под одеялом. Хотела бы я заменить сестру и роль исполнить ту же – возлечь на ложе с красавцем-братом. Ведь талант и красота способны вместе вознестись высоко. Рассказ сестры лишь умножил мои страдания. Но то, что братец прибыл к нам издалека, – не знак ли связей судеб наших? Хотела бы я провести с ним ночь и даже светлый день готова с ним делить. Тогда сумею я избыть тоску. Ведь чувства горькие не так легко рассеять». Потом она взяла кисть, лист бумаги и завершила свои размышления стихами:
Она спрятала письмо в рукав и вышла в залу, где вся семья уже ждала ее к завтраку. Младшие сестры внесли чай. Потом поговорили о том о сем, а когда завтрак кончился, Чжэньнян пошла проводить Юйин. И тут листок со стихами выпал из рукава. Студент, которому случилось идти следом, подобрал его. Прочел и узнал, что таит Чжэньнян на сердце. Вот где к месту вспомнить одно речение:
Между тем Юйин села в паланкин и, бросив на студента выразительный взгляд, отбыла.
Глава V
Ветреный молодой человек вкушает сладость
непрерывных объятий, а красавица
ночью оказывается у Голубого моста[27]
Был вечер. Человек с чувствительной душой описал бы его так: «Когда золотой бутон цветка-солнца выплюнул лучики своих бесчисленных тычинок и серебряное зеркало луны зависло на небе, заливая белым сиянием крыши тысяч и тысяч домов…» Но я начну повествование проще. Едва солнце стало клониться к закату и на небе появился молодой месяц, студент вернулся в библиотеку. Торопливо достал оброненный Чжэньнян лист бумаги и, приказав Фынлу засветить свечу, принялся читать стихи Чжэньнян, с которыми вы, читатель, уже знакомы. Прочтя стихи, Юэшэн сказал себе: «Сестрица – человек незаурядный и редкого таланта». Поразмыслив над содержанием стихов, кои дышали чувством, он посетовал, что нет у него возможности назначить свидание Чжэньнян, ибо было ясно, что не составит труда разделить с ней ложе любви. Но нечего было и думать увидеться с ней в ее же доме. Студент размышлял и прикидывал, пока не сказал себе так: «Я не уроженец Лояна и прибыл сюда впервые, так что мешает мне назначить ей встречу где-нибудь в укромном углу?» Так задумал он сменить голубку Бянь Юйин на ласточку Чжэньнян. Он отправился спать, но мысль о сладких утехах с Чжэньнян тревожила его еще с полночи.
Его разбудила дробь утреннего барабана. Сперва ему думалось о благоуханных, орхидеям подобных, подружках, но потом его вдруг осенило: «Как это я забыл о Бянь Юйин! Без нее мне не обойтись!» Тут припомнился и тот многозначительный взгляд, который она бросила ему, садясь в паланкин. Студент осознал одно: надо просить о помощи Бянь Юйин. С этой мыслью он встал, умылся, причесался и, быстро откушав, вышел из усадьбы под предлогом, что желает полюбоваться видом утренних гор. Направился он прямо к городским воротам – на постоялый двор.
Едва он вошел, тут же наткнулся на старшую наложницу Цяонян. Попросил позвать Юйин. Когда та предстала перед ним, сказал ей:
– Пришел к тебе и хочу попросить помочь мне. Если дело сладится, буду премного обязан – вовек услуги не забуду. Да и ты будешь не в убытке. Но не знаю, согласишься ли помочь мне?
– Кстати пришли, – в ответ улыбнулась Юйин. – Намерена поговорить с вами.
– Благоуханная моя! О каком деле говоришь?
– В тот день, когда мы праздновали день рождения госпожи Лань, Чжэньнян спросила у меня, был ли у нас на подворье какой замечательный гость. Я и рассказала ей о вас – как мы забавлялись, играя в «облака и дожди». Упомянула о вашей бешеной страсти и еще про многое другое. Пока я рассказывала, мы обе распалились желанием, обнялись, я взгромоздилась на нее, она – на меня, и устроили большую возню. Так разыгрались, что обе истекали влагой естества. Тогда и остановились. Она ведь уже не один месяц живет, точно одинокая вдова, некому волновать ее чувства. Но вашего имени я не назвала.
27