– Привет почтенной компании! Примите мои извинения. Поспешила к вам из страха вызвать гнев.
Каждый в свой черед шумно приветствовал ее.
– Споем все вместе, – предложил Ван Шичунь, – и на какое-то время давайте забудем о благопристойности. Ныне ведь та пора, когда, как говорится, «хлеба уже поднялись», – ведь праздник Дуаньу. Когда льется вино и присутствуют красавицы, нельзя не воспеть пир в мерных ритмах стиха. Пусть каждый составит по стихотворению и возвеселит общество. Так кто будет первым?
– Хорошая мысль, – сказал Цю Чунь. – Пусть Юэшэн начнет.
– Сегодня праздник. Вы, господин Фын, гость, прибывший к нам издалека. Потому вам первое слово.
– Ваш покорный слуга хотел бы закончить этот поединок последним.
– Среди нас друг покойной певички Сюэ Мяонян. В свое время он нераздельно владел ее сердцем. Он одарен великой мужской силой и превосходит всех прочих мужей. Осмелюсь передать ему честь начать состязание. Не будем тянуть жребий, и пусть начнет он, хотя бы и без музыкального сопровождения.
На пиру был некто Хань Тянью, в ту пору знаменитый на всю Поднебесную. Не было в Поднебесной человека, который пожелал бы оказаться его врагом: ловко орудовал он палкой и железной пикой, и в любой схватке не было ему равных, ибо везде его лошадь приходила первой. Но в сочинении стихов он был профан. И потому он и его друг Сюэ Нань, желая заглянуть на дно чары, хором воскликнули:
– Можем лишь возглавить винопийство. Просим господина Фына начать, а мы будем вторить.
– Господин Фын! Давно не внимали вашим наставлениям. Просим вас сказать свое слово и как ваши младшие братья за вами последуем.
– Не смею, не смею принять приглашение, – ответил студент. – Нет у меня пиитского дара. Хотел бы отказаться от этой чести.
Но ему не удалось отвертеться.
– Ну, что ж. Мои рифмы стоят двух бокалов вина, – сказал студент. – А если и вовсе не сумею, то пусть мне нальют три штрафные чарки. – И он сложил так:
Студент осушил бокал вина и смущенно произнес:
– Похоже, ваш младший собутыльник осквернил слух гостей.
– Когда сочетается талант к винопийству с поэтическим даром, прекрасно получается.
– Ну а теперь вы, старший брат Ван. Ваш черед, – сказал Цю Чунь.
И Ван Шичунь прочел так:
Он тоже осушил бокал вина.
– Как хорошо вы сказали! – сказал Юэшэн. – Давно не внимал вам, а ныне ваш талант возмужал и много ярче прежнего. Какое величие! Вы превзошли самого себя!
Черед дошел до Цю Чуня. Тот поднялся и прочел так:
Цю Чунь тоже осушил до дна бокал.
– Я просто посмешище на этом собрании, – сказал он. – Мои стихи никуда не годятся.
– Не нахожу, – ответил ему студент. – Картина, вами нарисованная, пронизана чувством, а в ритме слышны мерные удары каменного гонга. Теперь черед Фэн Хаохао.
Та стала отнекиваться:
– Нет. Пусть лучше начнет Паньпань.
– Этот разговор напоминает длинное предисловие. Зачем тянуть время? – заметил кто-то.
– Хотите посмеяться надо мной? Ну ладно. – Паньпань встала и прочла:
– Похоже, не только слух гостей осквернила, но и досадила их взору, – сказала она.
– У тебя, – сказал ей студент, – настоящий талант. Все поздравили ее, также найдя ее необыкновенно даровитой. Велели сказать слово Фэн Хаохао.
– Повинуюсь, – ответила та и прочла:
Студент был восхищен и горячо ей аплодировал. Девицы – прехорошенькие чаровницы в шелках – вполне соответствовали своей славе и на многих пирах были подлинным украшением собрания. Услышав похвалу из уст студента, каждая из прелестниц одарила его долгим взглядом: так катит воды стылая река осенней порой. Студент был изрядно пьян. Он уставился на девушек, не в силах отвести взгляд: пылал страстью, точно костер. Подумал про себя: «Как славно было бы хотя бы с одной из них провести ночь». Между тем празднество затянулось, все были сыты и порядочно пьяны. День сходил на нет, и начало темнеть. На небе высыпали звезды. Цю Чунь на правах хозяина радостно возгласил:
– Прошу господина Юэшэна посетить вместе с нами гнездышко девиц, как говорится в таких случаях, «вкусить аромат», предавшись любовной радости.
– Я так налит вином, – ответил тот, – и еще не воздал вам за угощение сторицей, потому пристойно ли принимать второй подарок?
– А разве не с вами мы заключили союз побратимства? – заметил Ван Шичунь. – Если не последуете нашему слову – мы не друзья навек.
– Господин Фын! – вмешался Цю Чунь. – Здесь вы все равно что в доме нашего драгоценного старшего брата, потому не препятствуйте его добродеянию. Где мы сейчас? Все равно что в заброшенном захолустье. И давайте позволим себе немного радости. Так что не отнекивайтесь и не отталкивайте руку, вам протягиваемую.
Студент под напором друзей вынужден был дать согласие. Промолвил:
– Много благодарен за оказанное благодеяние, сторицей отплачу за расположение ко мне.
И с этими словами он велел слуге Фынлу отправляться к госпоже Лань и сказать, что он задержится.
А Ван Шичунь, студент и другие, весело пошучивая друг над другом, отправились туда, куда собрались. И в скором времени они уже были в переулке Цзиньсюфан, а именно в заведении «Сад наслаждений». Фэн Хаохао и ее подруга Паньпань уже приветствовали их. Ван Шичунь, Сюэ Нань и Хань Тянью, упившись вином, решили:
– Нам нет нужды здесь оставаться. Жара непомерная, и мы вас покинем. Завтра увидимся. Цю Чунь и вы, господин Фын, оставайтесь. – И с этими словами приятели удалились. Цю Чунь потащил Паньпань в заднюю комнату. Студент и Хаохао приютились в другой. Служанка принесла им чаю. Те выпили чаю, а потом сняли верхнее платье и возлегли на циновке из крапчатого бамбука тонкой выделки. Он привлек ее к себе и обнял. Хаохао возжелала его любви и быстро стянула с себя нижнее платье. Она была нежна, и ее кожа сияла, точно застывший жир. В бликах луны тело светлело, словно кусок драгоценного нефрита. Она высоко воздела «золотые лотосы» и открыла ему вход в то место, которое за красоту и пышность подчас именуют нефритовым чертогом. Нежная прелесть певички очаровала студента и вдохновила. Он положил на язык снадобье весенних радостей[35] и гордо торчащее орудие любви направил точно по назначению. Почувствовав в себе его жезл, она сделала легкое движение и заглубила его до предела. Ощущение полноты лона доставило ей невыразимое удовольствие. Янское орудие само двигалось в ней и, казалось, жило своей независимой жизнью. Оно то выстреливало в нее, то сжималось до самого малого. Заполучив эту драгоценность, Хаохао подумала: «Я ведь знаю всех самых знаменитых повес и гуляк округи, но из них, даже самые шустрые, после десятого раза скисали. А этот не знает отдыха». Хотя студент недвижно лежал на певичке, его плоть беспрестанно двигалась в ней. Скоро ее нутро запылало, точно внутри у нее находилась жаровня. Его плоть двигалась и жила в ней сама по себе, и чем больше он так делал, тем длиннее становилось удилище. Вдохновленная и радостная, певичка спросила его: