Ичжи горячо благодарила ее. Снова поклонилась. Но, видя длинный ряд девиц, выстроившийся у стены, все же была не вполне спокойна. Тем временем Чжэньнян велела слугам готовить пир, и скоро на столе появилось вино и закуски. Пригласили студента разделить трапезу. Он сел в центре стола, а жены расположились по обеим сторонам от него. Когда вино было выпито, он обратился к ним:
– Ныне мы принимаем в семью Ичжи. Это мое тайное упование. И коль скоро оное свершилось, почему бы не украсить наше празднество стихами? Ведь когда льется вино, всегда звучат песни и рождаются стихи. Пусть каждая из моих любезных жен составит по строчке!
Все с радостью согласились. Чжэньнян позвала Гуйпин и велела принести жбан вина. Студент начал первым:
Так сложил студент, и все выпили вместе с ним по бокалу вина.
Чжэньнян сложила такую строку:
Юйнян продолжила:
Жолань составила так:
Яонян продолжила:
Студенту понравилась игра, и он стал превозносить литературные дарования своих жен. Прошло некоторое время, и Цяонян вдруг подала голос и сказала:
Юйин продолжила:
Стихи понравились собравшимся, и они решили продолжить игру. Мю десятая сложила:
Хаохао продолжила:
Игра продолжалась долго, пока не наскучила и пока хмель не затуманил головы. Студент был премного доволен. И то сказать! Могло ли быть иначе! Перед ним сидели двенадцать прекрасных дев, двенадцать золотых заколок сияло у каждой в волосах. Девушки походили на цветы, раскрывшие чашечки только что распустившихся бутонов, а он, точно золотая иволга, порхал среди этого цветника. Все были дружественны и милы, передавая друг другу бокалы вина, и вот уже хмель затуманил очи, и вот уже загорланили песни высокими голосами. Так просидели они за столом до той поры, пока не пришло время идти в спальню. А в спальне, нарядной и прекрасной, уже были зажжены светильники, кои отбрасывали вокруг подвижные блики пламени.
Плывет благоуханный запах мускуса и аромат орхидей над тюфяками и одеялами, курится в курильницах росный ладан, и воздух благоухает ароматом помады и притираний. Сколь изящны и грациозны эти двенадцать красавиц! Вот уже нет одежд, и двенадцать обнаженных тел сверкают нефритово-атласной кожей. Сброшены туфельки, и «золотые лотосы» семенят к ложу любви, где все двенадцать устроили на кровати некое подобие горы драгоценного сияющего нефрита, которая вот-вот накренится и рассыплется, тогда девушки будут походить на разбросанные по простыням коралловые веточки, а потом вновь будут собраны в один прекрасный букет под парчовым одеялом. Вот уже каждая спешит занять свое место на ложе любви, и бьются и колышутся персиковые груди, мелькают на них вишнево-алые соски, и они, вытянув шейки, точно уточки, уже лежат на изголовьях. Но это только миг недвижения, скоро каждая поднимется, спеша принять в себя то, что подарит ей высшее из блаженств.
Изрядно выпив вина, студент окрылился, точно орел, и распалился страстью. Эта кровать, такая беспредельная и безграничная, способна была воодушевить всякого достойного мужчину. Студента охватило желание насладиться любовью всех своих жен. Он вытащил заветный мешочек, отсыпал толику снадобья для женщин и передал его Чжэньнян, которая оделила им каждую, велев поместить пилюлю в самое лоно. И тотчас каждая почувствовала в себе редкую и благодатную приятность. Студент разом проглотил девять пилюль, ровно столько требовалось для полного ублаготворения двенадцати прекрасных дев, и уже был готов оседлать скакуна, держа пику наизготове, как вдруг вспомнил о порядке благочиния, принятом среди девиц. Первой, кому предназначалась его любовь, была Чжэньнян. Он знал, что от Чжэньнян трудно добиться сопереживания в любви, и потому играл с ней, дабы и другие, созерцая эту лучшую из картин, запылали жаркой страстью и возжаждали его объятий. Потом наступил черед Юйнян. Его крупный пест прекрасно подходил к ее узкой ступке, он тыкал в нее не раз и не два, а несколько сот раз, пока девушка не зазвучала дивной музыкой страсти, пока не начало раскачиваться ее тело под его ударами и пока не поплыло оно в его руках, точно ускользающее облако. Как плывущую по потоку лодку невозможно остановить, так не было на свете силы, которая могла бы удержать студента. Едва выпустив из рук Юйнян, он взялся за Жолань. Он вставил в нее уд, и «черепашья головка» тотчас отыскала нефритовый пруд и напилась его влагой. Задрав голову, его черепаха не двигалась. Ощущение от этого положения было восхитительно. Жолань покрылась каплями пота, безвольно раскинула руки и ноги, и только тогда студент оставил ее. К ложу любви подошла Яонян. Она высоко воздела «золотые лотосы» и распахнула лоно навстречу гостю. Точным движением Юэшэн вошел в нефритовый чертог. Тело красавицы двигалось под ним и волновалось, точно бурливая река, казалось, с девушки соскоблили жир, рот пересох, язык прилип к нёбу. Студент расслабил удила и отпустил ее. Тотчас рядом с ней легла Юйин. Скоро и ее захватила эта река страсти, и, перевернувшись животом вниз, она заставила студента оседлать ее, как резвую кобылку. Потом к нему приблизилась Цяонян. На лице ее играла улыбка. Она приняла его стоя, и по телу ее будто прокатывалась волна за волной, так жаждала она этого соединения. Он схватил ее, повалил и, положив на изголовье, скоро так заиграл, что та предпочла спастись бегством. Новую рать девиц возглавила Паньпань. Студент загнал ее под себя и слегка примял. Он колол и сек ее своим копьем, точно попадая в одно и то же место, и скоро она истекла влагой лона. Она с трудом поднялась и улеглась подальше от него. Хаохао сама взгромоздилась на студента. Она привольно раскинулась на нем, и его оружие торчало из нее, точно добрая стела, воздвигнутая за добрые заслуги. Хаохао была сама слабость, она не мешала ему протыкать себя насквозь. Казалось, он влез в нее вместе со всем снаряжением, ибо ему было трудно вытащить доспехи обратно. Хаохао прошиб пот, но вот он овладел ее цветком, и она, вольно раскинувшись, так и осталась недвижно лежать на изголовье. Мю десятая так широко распахнула перед студентом потайные двери, что он, дойдя до основания корней, едва ли не утонул в ней. Он вращал и крутил ее на своем вертеле, пока та не завопила истошным голосом. Она еще шире распахнула лоно, так что вполне можно было созерцать телесным оком, что там находится, но вот и она обмякла, точно ее поразил тяжкий недуг, и только тогда он оторвался от нее. Айюэ подняла повыше «золотые лотосы», и студент, одержимый неистовством, устремился в нее. Айюэ вскрикнула и разбудила тех девиц, которые спали, будучи изрядно во хмелю. Она молила отпустить ее и была на грани жизни. Одна Аймэй не соглашалась вступать в эту битву. Она спряталась среди простыней и не отзывалась. Студент окликнул ее:
– Вылезай из-под одеяла и встреть достойным образом своего господина.
– А разве господин не насытился? Лучше я завтра буду услаждать его ласками.
Студент повелительно крикнул, и некоторые из жен кинулись к ослушнице. Они подняли ее и поднесли к нему. Он развел ей ноги – бело-розовое нутро уже дышало желанием принять иную плоть. Студент быстро вошел в нее и так же мгновенно вышел. Он коснулся ее легонько, потом сильнее и в конце концов так заиграл, что она почти лишилась сознания. Он передал ее на руки женам. Тут настал черед Ичжи. Она первый раз была соучастницей любовной игры. Ей и в голову не приходило, какой огромной силой обладает студент, но, насмотревшись на его утехи, она воскликнула: