Певичка утвердительно кивнула головой.
– Господин Фын! Мне было едва ли шестнадцать, когда некий заезжий гость лишил меня девства – был он не то из Пекина, не то уроженец Тяньцзина, специально приехал, чтобы «сломать ветку ивы, или сорвать девственный цветок». Помню, его орудие было цуней шесть-семь. Я привела его в бешенство, ибо готова была убить за ту боль, что он причинил мне. Он провозился со мной до четвертой стражи и только тогда оставил меня. И хотя был он из себя человеком большим и тучным, плоть его была не столь уж твердостоящей. И если бы не случилось так, что именно он лишил меня девства, я бы о нем и не вспомнила, ибо не было в нем, как я ныне понимаю, ничего особенного.
Рассказывая о себе, Мяонян внезапно остановилась, как если бы прикусила язык. Подумала: «С чего это я так расхваливаю его достоинства? Ведь со своим дивным даром этот похотливый заяц стреканет куда-нибудь, станет вольничать на всяком подворье и уже не будет предан мне душой и телом. А если пустить его гулять, где он только пожелает, то придется еще и охранять его от притязаний похотливых блудниц. И тогда его уж точно не дождешься». И, рассуждая так, она предложила студенту:
– Поверьте, я обратила свое сердце к вам. Уже едва ли не месяц держу ворота на запоре и всем отказываю. Оставила заботу о красоте и не румянюсь. Желала бы до конца дней служить господину. А если не будет по-моему, то увяну до срока и поседею от горестных вздохов. Из родных у меня только мать, которая желает жить при мне. К счастью, вы еще не обзавелись женой. Уповаю, что явите жалость к презренной певичке и возьмете в жены. – Тут она остановилась и, переменив тон, воскликнула: – Ах ты, потомок заячьего племени! Скажи, каковы твои намерения? Ежели согласен, то завтра же отправимся к тебе!
Студент едва осознал смысл речей певички, но ответил согласием. Любовники вновь возлегли – плечом к плечу и не успели глазом моргнуть, как солнце поднялось на три шеста. Только тогда они встали и переменили платье. Омылись и были вполне убраны. Студент заметил, что день что-то хмурится. И вправду скоро полил дождь. Дорогу развезло: не пройти ни пешему, ни коню, и студент почел за лучшее провести у Мяонян еще два дня. Эти два дня сблизили и укрепили их чувства. Они были нераздельны – точно два ствола, выросшие на одном корню. Преисполнившись любовью к студенту, Мяонян отдала ему и привязанность и сердце. Но студент, хотя и согласился на словах взять ее в жены, решил не спешить, опасаясь и необузданного нрава, и непомерных желаний певички. Да что тут говорить, ведь и любовь может стать бременем! Размышляя о ее предложении, он колебался, принять его или не принять. Видя его нетвердость, Мяонян решила выяснить его намерения:
– Господин Фын! Согласны ли вы стать мне опорой в жизни? Если да, то завтра же пойдем в управу!
Студент не знал, как быть. Тогда Мяонян трижды повторила вопрос, и ничего иного не оставалось, как ответить согласием. Но про себя он все же был недоволен таким оборотом дела.
– Господин Фын! – снова сказала ему Мяонян. – Разрешите мне навестить мою названую сестру Дай Ичжи. Самое большее через час я вернусь. Хочу попрощаться со своей сестрицей по прозванию Золотая Орхидея.
Скоро одевшись, Мяонян ушла. Когда она пришла к Дай Ичжи, та, увидев ее, воскликнула:
– Старшая сестрица! Что произошло и отчего вы так радостны? Заранее поздравляю вас!
– Пришла попрощаться с тобой. Завтра уезжаю. Захочешь повидать меня, приезжай осенью. – И, сказав так, она стала прощаться.
– Похоже, сестрица покончила с морем бед! – сказала Дай Ичжи. – Не знаю, смогу ли я когда-нибудь тоже бросить свое ремесло!
– Не печалься, – ответила Мяонян. – Заместо тебя я отдала свое сердце одному распутнику.
Певички взялись за руки и вышли из ворот, где и расстались. Едва Мяонян показалась в дверях, студент нетерпеливо спросил ее:
– Где это ты была так долго? Может, собралась навестить каждую из своих названых сестер?
Мяонян согласно кивнула головой, сказав, что так оно и было.
– Простите, заставила вас ждать! – извинилась она.
А едва стемнело, любовники опять разделили ложе. Радость, таившуюся внутри них, они не выказывали даже друг другу.
На следующий день, поднявшись едва ли не до света, Мяонян принялась собирать вещи и складывать их в огромный, обтянутый кожей сундук. Служанку послала за паланкином и носильщиком, Еще ранее отбыл студент. Прибыв домой, он велел слуге Фынлу по приезде гостьи встретить ее у ворот. Скоро во дворе появился паланкин с Мяонян. Она вошла в дом и огляделась. И хотя дом не походил на дворец, он нашла его просторным и покойным. Певичка сказала студенту:
– Ваша младшая сестра сегодня хочет возжечь курение росного ладана и ароматные свечи пред изображением божеств. Хочу обратиться к ним с молением, дабы даровали нам долгое счастье. Чтобы были мы неразлучны, точно феникс и пава-птица, и прожили в согласии сто лет.
– Я удостоился взаимной любви, могу ли воспротивиться судьбе своей, – так ответил студент на ее просьбу.
Молодые люди совершили поклонение божеству при зажженной узорной, то есть свадебной, свече, прося ниспослать им счастье и долголетие. Мяонян сказала так:
– Наложница из рода Сюэ, рожденная у ворот чиновника, проданная обманом в квартал проституток Пинкан еще в юные годы, обращается к богу. Ответь, почему в этой земной юдоли не должна я иметь опоры? Почему не могу быть счастливой? Все богатства и сбережения мои, а также душу и тело отныне вверяю супругу. По собственной воле хочу следовать за студентом Юэшэном. Простершись ниц перед божеством, даю верное слово, что буду добродетельной и верной супругой до гроба. В ином разе пусть не кончу жизнь на доброй стезе!
В свой черед студент поклялся:
– Высшее небо – верховный судья! Я принадлежу к роду, где несчастья следовали одно за другим. К радости своей, встретил урожденную Сюэ. Мы едины в помыслах и упованиях сердец наших. Хотим «завязать узел из шелковых шнурков»,[17] иными словами, сочетаться браком. Пусть каш союз будет прочен сто лет, и, покуда мы живы, хотим делить ложе, а умрем, то покоиться нам в одном склепе. Беру на себя клятву верности!
Молодые люди опустились на колени и поклонились. Потом Мяонян открыла сундук и достала из него железную шкатулку. Она взяла ее в руки и с ней подошла к студенту. Студент не понял, что она хочет сказать этим. А тем временем Мяонян достала из рукава ключик и отперла ларец. Студент заглянул в него и ахнул. Сколько было там золота и жемчуга! Были там и украшения редкой красоты из белого нефрита и разных камней, и еще многое другое.
– Эти драгоценности собраны вашей наложницей за те годы, что она провела в квартале Пинкан. Ныне вверяю господину жизнь, передаю ему и драгоценности. Пусть послужат нашему пропитанию до скончания лет. Полагаю, господин останется доволен содержимым этой шкатулки.
Увидев столь драгоценный дар, студент был крайне обрадован:
– Как я благодарен тебе! Могу ли не принять сей царский подарок!
И так начали они жить вместе. Всякую ночь предавались любви, и страстное вожделение охватывало их без меры. Оттого Мяонян день ото дня худела, и однажды из нее полилась кровь. Она вовсе перестала заботиться о своем теле, и скоро болезнь опутала ее всеми своими нитями. Студент был полон сил и здоровья и не чувствовал никаких признаков изнурения. И когда наступила пора Холодной зимы, то есть не прошло и года, как Мяонян вступила на супружеское ложе, она оставила этот свет. Ее имя было записано в книгу душ усопших актерок, певиц и проституток.
Студент долго пребывал в скорби. Он лил слезы и стенал, точно потерял мать. Он обрядил покойную в саван, совершил обряд положения в гроб и похоронил, как того требовал обряд благочиния. Не захотел жить в спальне, потому переделал кабинет и укрылся в нем, проводя в одиночестве дни и ночи. Не мог забыть Мяонян. Даже когда прошло довольно много времени после ее смерти, он по-прежнему был верен ей.