— Не уходите, — попросил его Сомов, — давайте-ка я портрет ваш напишу?
Он усадил Усольцева против света, вполоборота к окну, достал чистый холст. Усольцев с покрасневшим лицом и глазами старался не моргнуть.
— Валентин Сидорович, ну что вы как лом проглотили? — пошутил Сомов.
— Да? Хорошо! Знаете, а зовите меня Валентином! Так надоело это "Сидорович"!
— С удовольствием, Валентин! — Сомов быстро набросал контуры фигуры и подумал, что несколько портретов, которые он конечно же тут напишет, будут памятью на всю жизнь.
Из огорода зелено отсвечивала сирень, готовая распуститься. Не было ни ветерка…
— А вот и я! — услышал за своей спиной Сомов На-дин голос. Теперь на ней были джинсы и голубая в горошек блузка.
Усольцев, стараясь не поворачивать головы, поздоровался.
— Ой, вы рисуете?
— Рисую. Надь, бери картон, вон там есть проклеенный… Валентин, одну минутку!
— Хорошо, хорошо! Сколько угодно!
Сомов разобрал свой этюдник, поставил рядом со своим мольбертом и предложил Наде порисовать.
— Учитесь, Надя! — бурно обрадовался Усольцев. — Учитесь и будете у нас в школе учить детей! Как я сразу не догадался, что вам в школе надо работать! — Лицо Усольцева пылало вдохновением. — Дети, они вас обожать станут!
— Почему это? — недоверчиво спросила Надя.
— А потому, что дети любят красивых!
— Вы просто комплиментщик, Усольцев! Вам бы в театре галантных кавалеров играть!
Пока они разговаривали, Сомов прорисовал некоторые детали.
— Надя, начинать надо с целого! То есть рисуй всё то, что видишь.
— Но ведь я никогда не рисовала красками!
— Учись! Смотри, какую краску с какой я смешиваю.
— Вы уже на "ты"? — удивился Усольцев. Надя покраснела.
— А что вас удивляет?
— Помните, зимой вы мне сказали, что позволите называть себя на "ты" только близкому человеку? Я к вам всегда ходил, а так и не удостоился вашего "ты". А вот Егор Петрович — пожалуйста!
— Это всё я, — сказал Сомов. — Почти силой заставил её перейти на "ты".
Надя с восхищением наблюдала, как Сомов смешивал краски, как делал несколько мазков кистью — и получались руки или волосы. Она тоже набросала коричневой краской фигуру Усольцева. Сомов немного поправил её, но остался доволен.
— У тебя прямо талант! Поразительно… Знаете, Валентин, как это здорово, когда человек талантлив и не испорчен учителями!
— Это вы в мой адрес? — шутливо спросил Усольцев.
— А я всегда ненавидела школу! — призналась Надя. — Когда вы мне предложили учить детей… А сейчас я думаю, что, наверное, пойду… Если вы меня возьмёте, я пойду! — Надя задумчиво водила кистью по холсту.
— Теперь, Надя, надо прочертить те места, где тень. Глазницы, ноздри, губы, тени на фигуре.
— Хорошо! — Надя занялась работой.
— Почему же всё-таки именно теперь вы пошли бы в школу? — заинтересовался Усольцев.
— Я о Боге думать стала.
После этих слов наступила пауза. Слышно было, как Усольцев выдохнул из себя воздух.
— Как это о Боге? — В его голосе послышалась тревога.
— Вы не поймёте, Валентин Сидорович. Пока вы здоровы, вы не поймёте… Чтобы понять, нужно очень и очень пострадать. Я однажды Христа увидела! У меня был жар, и бабушка напоила меня брусникой. Потом ушла к себе, и я слышала, как она молится. Она молится каждый день, но в тот раз молилась особенно… И вот под её шёпот я стала засыпать. Но, ещё не заснув до конца, я увидела синее небо, кипарисы, цветущий миндаль… Я раньше никогда не видела цветущий миндаль. А впереди было синее море. Было много разных людей. Одни были арабы, другие евреи… И вот по жёлтой траве, босиком ко мне подошёл Христос. Он был как будто немного смущён… И я поняла почему! На нём была старая и кое-где порванная одежда. Я взяла его руку, тут же с моря подул лёгкий и свежий ветер. Всё исчезло, и я заснула! С тех пор я стала думать о нём, о людях, которые идут его дорогой… Это очень тяжёлая дорога! Но ведь все остальные — неверные!
— Почему это? — удивился Усольцев.
— Потому что они никуда не ведут! И вы, Валентин Сидорович, обманываете детей, не говоря им о Христе. Нельзя же так! Вот у нас в селе церковь стоит, а зачем она? Почему не действует? А в первую очередь, надо вам сказать, Валентин Сидорович, что жизнь есть благо! Когда побываешь рядом со смертью, то это очень ясно видишь!
Пока она говорила, Сомов наблюдал за ней. Лицо её преобразилось, стало бледным и торжественно чистым. Такие лица он видел на картинах Нестерова. И в то же время — голубая в горошек блузка и джинсы… В лице Усольцева тоже случилась перемена от Надиного рассказа. Оно было подавленным и смятенным.