Когда Сомов простился и вышел, была ночь. Спать не хотелось, в доме было жарко оттого, что целый день готовили. Уходя, он заглянул к Лукерье:
— Тёть, я пройдусь…
— Иди, иди, а то уж шибко жарко!
Сомов вышел на тёмный двор. Виляя белым хвостом, выскочил Бобка.
— Где же ты обитаешь, друг сердечный? — Сомов поерошил собаку и вышел. Спустившись к реке, он ощутил прохладу.
Стояла середина лета. Над землею холодно горел Млечный Путь. Его сияние надолго притягивало глаз. Егор пошёл вверх по реке, прямо по гальке, которая звонко, с каким-то щебетом скользила под ногами. Не доходя до старой мельницы, он увидел костёр и пошёл на огонь. У костра сидели трое. Двоих он узнал — Розу и Семёна Бля-хина. Третий — Яшка-паромщик. Сомов подошёл, поздоровался.
— Я тебя давно увидела! — хрипловато сказала Роза. Белое платье с нее Лукерья сняла, и теперь Роза была в новеньком — в клеточку.
— Сидим вот… — начал Бляхин, — а Яшка врёт!
— Чё вру?! Чё вру?! — беспокойно заговорил Яков. — Точно, я видел! — Говорил он как-то неспокойно, отрывисто, точно лаял. — Гляжу, значится, гляжу, а она идёт…
— Это он про Марью Истомину. Будто он душу её видел, — пояснил Бляхин.
— Чё перебиваешь? Неинтересно — иди себе! — остановила Бляхина Роза.
Получив такую поддержку, Яшка продолжал увереннее:
— Идет-то прям отсель! — И он показал пальцем на белевшую в темноте церковь. — А темень — глаз коли! Темень-то темень, а я её вижу! Думаю, может, перекреститься? Ведь я крещёный же! Потом думаю — не, не поможет! А она подходит, да молода-молода! В такое растерянье меня ввела, прямо до сердечного колотенья! — Маленькие черные глазки Яшки округлились. Шрам его стал багроветь, ноздри подергиваться. — И ладно бы, чё я её вижу, и все, — тако бывает со мной, а главно — я-то не выпивши, а пахнет кисло, как после сварки, вот она в чём, главна примета! Как она подошла, гляжу, Царица Небесная, — да то Надька, внучка её! Ей-богу, внучка! Она пальцем погрозила, на речку встала, прямо как на стекло, и пошла вверх, как навроде в Саяны подалась!
Яшка от своего рассказа сам мелко дрожал, и капли пота, как бусинки, блестели на его выгнутом казацком носу. Бляхин вскочил с места и побежал к реке. Слышно было, как он пьёт воду, черпая её горстями и шумно втягивая. Роза подвинулась к Сомову:
— Около вас посижу. Страшно тут с имя! Они прям как черти! И чё бесятся?
Вернулся Бляхин, рукавом вытирая лицо.
— Вы, как человек образованный, поймёте, что происходит всё оттого, что Яшка пьяница, — начал Бляхин, возбуждённо чиркая о палец. — Ты зачем говоришь об этом? — повернулся он к Яшке. — Ты меня пугаешь? Меня?! А я не
боюсь! Я вот сижу с человеком образованным, он мне всё объяснит! Скажите, отчего она пахла сваркой?
— Я не знаю, — признался Сомов.
Яшка захохотал высоко, по-женски. Хохот его разнёсся по реке эхом.
— Он видел, видел! — затараторила Роза. — Он и чертей видит! У, козлина проклятый! — Роза высунула язык и стала дразнить Яшку.
Тот встал на четвереньки и, выпучив глаза, зарычал на Розу. Она взвизгнула и пнула его в лицо. Яшка свалился. Роза стремглав исчезла в темноте. Из темноты донесся её дикий вопль:
— Егорий! Егорий! Приезжий! Он Надю видел! Надьку! — Хриплый голос её был пронзителен и дик.
Поднявшийся Яшка теперь кинулся, дразнясь, на Бля-хина. Обхватив друг друга, они повалились. Сомов расшвырял их в стороны, и они сразу присмирели.
— Теперь забегается до полусмерти, — сказал Бляхин о Розе.
Сомов прислушался, но кругом было тихо. Посидев ещё с полчаса с притихшими мужиками, он, не прощаясь, поднялся и пошёл прочь.
Возвращался Сомов тем же путём, что и пришёл. Он шёл и думал, что завтра придёт к парому и сделает этюд с головы Яшки. Ещё он подумал, что надо бы сделать натюрморт с сибирскими цветами. Вдруг кто-то крепко схватил его за руку. Сомов отшатнулся и увидел, что это Роза. Уже поднималась луна, и её свет, как серебряная дорога, струился по реке.
— Тебе чего, Роза?
— Сказать хочу! — хрипло зашептала она ему на ухо. — Сказать надо! Надю он видел! И я Надьку видела! На гору она поехала! На гору!
— Ну-ка, успокойся! Успокойся! — Сомов чуть встряхнул Розу.
В лунном свете её белое лицо было как маска. Что-то трагическое и ужасное было сейчас в её глазах.
— На гору поехала! — заорала Роза и стала вырываться. Смутное подозрение мелькнуло у Сомова. Он кинулся к дому. Добежав, увидел, что свет везде погашен. "Спят…" — подумал он и сел на лавку передохнуть. Со двора Истоминых послышалось мычание коровы. Корова ревела не переставая. Свет у Лукерьи зажёгся, и она вышла во двор.