— Смысл не в этом, Лорейн.
— Нет, смысл именно в этом. Мы всю свою жизнь только и делаем, что пытаемся оказаться в зоне комфорта, ищем ее. Место, где меня не будет мучить все это. А этот идиот разбрасывается благородными словами, не понимая, как же ему, черт возьми, повезло.
Майлз, стоявший перед подругами, повернулся к ним.
— Может, ты и права, — кивнула Маргарет. — Какая разница, что он говорит? Он помогает детям.
— Это лицемерно, — с отвращением сказала Лорейн.
— Мир делится на тех, кто живет за свой счет, и тех, кто живет за чужой, — вмешался Майлз.
— Вот как? А я думала, он делится на богатых и бедных, — ответила Лорейн. — По-вашему, бедные живут за счет богачей?
— Это слишком очевидно.
— Тогда к кому, по-вашему, отношусь я?
— Думаю, к первым, раз вы здесь, — сказал Майлз.
Лорейн на мгновение замолчала, думая, что он имел ввиду.
— Вы ошибаетесь, у меня не так много денег, — возразила она. — На самом деле мир делится на богатых и бедных, на больных и здоровых, на успешных и неудачников, на психов и нормальных людей.
— Тогда мы все психи и неудачники, — перебил Майлз, хитро улыбаясь, — Верно?
Лорейн не знала, что ответить, потому что ощущала себя именно так, как сказал Майлз, который выставлял все это как шутку. Для нее же такое определение было весьма серьезным.
— Наверное, так оно и есть, — сказала она, плохо скрывая досаду.
— Это расстраивает вас? — спросил Майзл, заметив ее замешательство, но не дождался ответа. — Это не так уж и плохо. Быть ненормальным, — пояснил он. — Не таким как все окружающие. От других отличаться всегда тяжело, но в этом есть какая-то прелесть.
Лорейн не понимала, что он имеет ввиду. Ей вдруг захотелось, чтобы он замолчал. Она старалась не слушать и воспринимать Майлза как сексуальный объект.
Вечер продолжался, и незаметно для самой себя Лорейн быстро опустошала бокалы шампанского один за другим, пока не почувствовала мягкость в ногах и легкое головокружение. Именно в таком состоянии она оказалась наедине с Майлзом возле столика с фруктами и пирожными.
— Простите, что потревожил вас, — сказал он. — На часах уже двадцать минут седьмого. Вы собираетесь вызвать такси?
Лорейн осмотрелась вокруг, ища глазами подругу, и увидела, как Маргарет одобряюще машет ей рукой из зала.
— Я хотела вызвать такси, но кажется, потеряла свой телефон, — виновато улыбнулась она.
— Это не проблема. Поедем вместе.
— Конечно, — сказала ему Лорейн.
Так она оказалась вместе с ним в постели. Он вел себя развязано и немного по-собственнически, хотя Лорейн попросила его быть с ней нежным. Тем не менее, она чувствовала в эту ночь какое-то странное, неправильное удовлетворение. Ей казалось, что она совершает преступление, от которого потом будет невозможно отмыться.
Утром, принимая душ, она заметила, что у Майлза нормально отрегулирована температура воды. Затем Майлз предложил ей позавтракать. Они сидели друг напротив друга и внезапно Лорейн показалось, что он спросит у нее голосом ее мужа:
«Ну как?»
Но он не задавал вопросов. Он спокойно пил свой капучино из черной чашки и смотрел на нее.
— Мне пора возвращаться домой, — начала Лорейн. — Представляю, какой разнос устроит мне мой муж.
Майлз понимающе кивнул головой. Вдруг Лорейн стало неловко. Казалось бы, неловко должно было быть ему, но это отвратительное чувство привязалось к ней. Это нечестно.
— Знаешь, я… — она запнулась. — Я ведь… Я не знаю, что на меня нашло. Еще неделю назад я бы точно не села с тобой в машину, а сейчас…
— Я понимаю. Не оправдывайся, — Майлз тепло улыбнулся ей и взял за руку.
Когда она вышла на улицу, холодный воздух окутал ее голову, царапая кожу на щеках. В висках загудело. Она чувствовала, что ей ничуть не полегчало.
========== V ==========
Мелани и Люссия поджидали ее у лестницы. Они схватили Лорейн за волосы, когда та спускалась вниз. Лорейн закричала от неожиданности, но Люссия с силой одернула ее и потащила за собой.
«Ты такая слабачка», — сказала она.
После уроков почти все разошлись, и поэтому в кабинете истории было пусто. Тусклый свет там создавал атмосферу безвыходности. Как только они оказались внутри, Карл, уже ожидающий их там, захлопнул дверь и подпер ее стулом.
«Поговорим?»
«Что вы хотите? — забеспокоилась Лорейн. — Люссия, мы же подруги».
«Посмотри на себя, какие мы подруги? Ты уродина какая-то, да и к тому же нищебродка», — засмеялась Люссия.
Лорейн прижалась к стенке, у нее дрожали колени. Люссия, Мелани и Карл окружили ее и подходили ближе.
«Говорят, твой папаша бил тебя, так что тебе не привыкать», — насмешливо сказал Карл.
«Это неправда! — беспомощно завопила Лорейн. — Он никогда меня не бил».
«А как же та история? — вмешалась Мелани. — Ты пришла в школу без клока волос. Твой папаша таскал тебя за волосы».
«Мой папа здесь не при чем. Это вы виноваты», — прошептала Лорейн.
«Да? Неужели? А мы слышали, что это твой папаша сделал».
Карл положил руку на лоб Лорейн и с силой ударил ее затылком об стену.
«Ты поняла? Кусок дерьма. Твой папаша сделал это. Он тебя бьет, насилует и выдирает тебе волосы. Ты поняла?»
— Майлз говорит, самое ужасное в человеке – это его чрезвычайно развитая способность адаптироваться к окружающей среде. К социуму, — сказала Маргарет. — Ты приспособилась к этой ситуации, когда Люссия и ее друзья издевались над тобой, и поэтому ты не пыталась ее разрешить.
Лорейн задумалась. Да, ей было плохо, и эта ситуация изматывала ее, но она действительно каждый день приходила в школу, готовая к новым насмешкам. Может, стоило рассказать все матери или кому-то еще из взрослых? Исправило бы это ситуацию? Вместо того, чтобы высказать возникшие мысли по этому поводу, Лорейн начала жаловаться:
— Ладно, если бы мы жили в какой-то антиутопической вселенной, где подобное является нормой. Здесь все иначе: толпа безумных подростков издевается над человеком, а взрослые делают вид, будто не замечают этого, хотя прекрасно осведомлены о таком положении вещей и поименно знают виновных.
— Очень жаль, но это так, — пожала плечами Маргарет. — Хочешь обсудить что-то еще? — спросила она, заметив, что Лорейн отодвигает в сторону историю о Магнур.
Подруга выглядела очень бледной и отрешенной.
— Представь, — начала говорить она слабым голосом. — Вот ты сидишь где-нибудь в парке спокойным летним днем, попиваешь сок из трубочки, купленный в Грин Джус, как вдруг внезапно огребаешь по голове. И жизнь в этот момент с сарказмом говорит тебе: ты живешь в обществе, дорогуша. Ты не сможешь так просто отмахнуться от него.
Маргарет прищурилась:
— К чему ты ведешь?
— В мире все пропитано насилием. Я рассуждала накануне об этом, — прошептала Лорейн и начала говорить быстро, сухо, тараторя: — Кэти покончила жизнь самоубийством из-за плохих отношений со сверстниками; Вероника свела счеты с жизнью из-за парня; Джазель не понимали родители, и поэтому она шагнула с крыши; Стелла наглоталась таблеток, когда ее обнаженное фото в телефоне увидели чужие люди; Жастин обзывали дурнушкой и она вскрыла вены на запястье ножницами; Элизабет наоборот – была слишком милой, и за это ее гнобили другие девочки. В конце концов, даже Элизабет не смогла жить в этом мире. Какой бы ты ни была – высокой или низкой, худой или в теле, в очках, с веснушками, с пухлыми щеками или скулами, с длинными ногами и очаровательной улыбкой – ты все равно не подходишь. Просто смирись: ты не подходишь этому миру и этому обществу, ты недостаточна хороша для него. Прости.
Как отбить у девочки желание разглядывать свое тело, особенно когда оно красиво? Объяснить ей, что в зеркало смотреть нельзя, а тем более фотографировать и кому-то показывать. Почему нельзя? Ты можешь объяснить это? Потому что в один момент вся школа может начать обсуждать ее размер груди и все прилегающие к ней части тела. Это отвратительно. Я имею ввиду то, что мы потеряли смысл интимности. Мы перестали понимать, где находится та граница между личным и общественным. С другой стороны, она всего лишь девочка, она так молода, проста и наивна. Почему бы остальным не промолчать? Почему бы им не сделать вид, что ничего не произошло?