Отдать мага крысе? Прекрасно! Не будем медлить. Давайте скорее сделаем это!
Подавляющее большинство присутствующих поддерживали командира. Возражения Лама не принимаются, а значит…
– Не получится.
Все как по команде повернули головы в сторону Олитунга.
– После того как маг умрет, демона некому будет сдерживать – и он вырвется на свободу, – пояснил он.
Я мог спросить, откуда орк знает столько подробностей, но не стал.
Тот, кого прочили на роль жертвенного тельца, вряд ли станет выгораживать палача.
– Скорее. – Динкс уже не говорил, а натужно хрипел. Создавалось впечатление, что его душат. – Я больше не могу сдерживать…
Видя всеобщее замешательство, Кламст повернулся к разведчикам и выкрикнул несколько отрывистых команд, больше похожих на лай шакала, чем на нормальную речь. Невозможно догадаться, что означал бессмысленный поток исковерканных фраз, но те, к кому была обращена команда, поняли командира. Кламст отдал приказ напасть на Олитунга.
По два ножа в руке.
Восемь за один раз, если кинуть одновременно.
В такую большую мишень трудно промахнуться.
Орки живучи, и не факт, что гигант умрет сразу.
Но леруф получит свежую кровь, и у остальных появится шанс выжить.
Имуры, дроу, орки и даже никчемные люди считали гоблинов жалкими ничтожествами, ни на что не способными трусами. А сами спрятались в кусты, когда возникла необходимость принять единственное решение. Простое и очевидное. Одна смерть в обмен на множество жизней.
Может, это безрассудная смелость загнанного в угол зайца, потерявшего всякую надежду вырваться из западни. Или Кламст боялся зловещей крысы Хаоса намного больше, чем гнева оставшихся в живых орков и приговора Хрустального Принца. Как бы то ни было, но гоблин принял решение. А трое разведчиков поддержали своего командира…
Я смотрел на агонию Динкса и, как ни странно, не испытывал никаких чувств. Вообще никаких. Ни радости от того, что ненавистный враг прямо сейчас умрет у меня на глазах, разорванный леруфом, Ни торжества от того, что лучники Сави наконец будут отмщены. Ничего.
Павших уже не вернуть. Так же, как не вернуть осколка души, которым я присягнул Хаосу. Справятся ли четверо утангов с «крысой-демоном», неизвестно. Умрем ли мы на час позже или на час раньше, уже не имеет значения.
Маг, договорившийся с чудовищем, не понимал главного. У всего на свете есть причина. А значит, Мефисто, блуждающий остров, оказался здесь не случайно. И никакому демону в мире не под силу попасть в это странное место, если оно само не захочет его принять. А в том, что остров откажется иметь дело с жалкой крысой, не было сомнений. Нет, определенно ему нужен кто-то другой. Кто-то…
– Честь дроу… – прошептали пересохшие от волнения губы.
Четверо гоблинов сделали три шага вперед, выходя на позицию для броска.
Лам лучше кого бы то ни было знал, что телохранитель, не способный защитить господина, – ничтожество.
Айвель рывком вытащил из ножен стилеты.
«Плевать на утангов, все равно сдохну!» – Орк принял окончательное решение.
Свен положил руку на плечо старого друга. В детстве, когда нужно было решиться на что-нибудь важное, он часто так поступал.
Дикая тварь, заключенная в энергетическую клетку, ощутила, как прогибаются ослабевшие прутья.
Динкс исчерпал резерв сил. Он и так сдерживал крысу намного дольше, чем изначально рассчитывал.
Взгляды орка и дроу встретились, после чего сомнения исчезли: неоконченная дуэль завершится. Здесь и сейчас.
– Пора. – Кламст понял: промедление грозит гибелью всем.
– Что? – Я повернулся к Свену.
– Ничего. – Он напрягся, готовый к рывку.
– Лучше достойно умереть, чем не выполнить долг. – Лам нашел выход из тупика.
Обессилевший маг устало закрыл глаза – и сдался.
– Нет!!! – Я слишком поздно понял, что задумал друг детства.
Имур взялся за рукоять меча.
«Да. Так будет лучше для всех», – мог бы ответить Свен, но не стал тратить время на бесполезные слова.
Дуэль считается завершенной только после смерти одного из участников.
– Сейчас! – скомандовал Кламст.
Айвель рванулся вперед.
Четверка утангов взяла Хрустального Принца в кольцо.
«Остановите Свена!» – хотел закричать я – и не смог.
Дикий рев, исторгшийся из глотки чудовища, заглушил остальные звуки.
Гоблины дрогнули на краткий миг – и потому из восьми брошенных ножей цели достиг только один. Тот, кто целился в сердце, попал в руку.
Волна мироздания накатила на берег, смыв с песка причудливый рисунок клетки. И там, где секунду назад находился непреодолимый барьер, ничего не осталось.
Тело имура отбросило назад. Как будто по магу со всего размаху ударила огромная невидимая рука.
Опьяненный жаждой крови монстр вырвался на свободу.
«Это конец», – успел подумать Динкс, прежде чем провалиться в спасительные объятия пустоты.
Лам опоздал на полшага. Он был готов отдать жизнь за своего господина, но не успел.
Смерть выбрала другого.
Сложенные крылья распрямились. Это был прощальный вздох. Взмах совпал с последним ударом сердца.
«Честь дроу», – похоронным набатом прозвучало в голове Валда.
Мертвенно-бледное лицо, с пустыми ничего не видящими глазами, напоминало застывшую маску.
Честь…
Мир перевернулся с ног на голову, утратив всякое подобие смысла.
Честь дроу…
Наваждение, превратившееся в вечное проклятие, смяло и опрокинуло сознание.
Отныне она…
НИЧЕГО НЕ СТОИТ.
Окончательно утвердившись в этой ужасной мысли, Валд вскинул руку с ножом к шее и, вложив остаток сил в последнее движение, перерезал себе горло.
Глава 11
Расхожее выражение «Хорошо там, где нас нет» наиболее точно отображает мировоззрение смертных. Яблоки соседа вкуснее, чем свои, лучшее вино – привозное, солнечных дней в году больше в деревне, расположенной по ту сторону холма, чужие поля плодороднее и т. д. и т. п.
Это даже не зависть, это скорее иллюзия, разрушить которую невероятно сложно. Конечно, можно постараться объяснить, привести неоспоримые доказательства, убедить, настоять на своем.
Но даже при внешнем согласии в глубине души каждый останется при своем мнении: чужое лучше и краше. Жестокий мир несправедлив. То, что одним достается тяжким трудом, путем лишений и страданий, другим приносят на блюдечке с голубой каемочкой. И пускай эти счастливчики жалуются на неудачи, клянут трудности и проклинают жестоких богов. Это ничего не меняет. Им все равно повезло в жизни больше. При раздаче праздничного пирога судьба выдала любимчикам кусок потолще. А если даже размеры кусков у всех одинаковые, то у ближнего – самый сладкий, кислый или горький. Не важно какой, главное – САМЫЙ. И он уже изначально лучше, чем СВОЙ.
Все это относится к обычным людям. А уж когда речь заходит о царственных особах или богах, фантазия смертных начинает рисовать такие нереальные картины счастья и процветания, что от наплыва впечатлений голова идет кругом.
Непосвященным может показаться: жизнь королевы – сплошной праздник, а жизнь богини – сказочный сон, где осуществляются любые, даже самые невероятные желания. Путь ее усеян благоухающими лепестками роз, а малейшая прихоть немедленно выполняется.
Не исключено, что в этих догадках есть доля правды, но непрекращающееся веселье в конечном итоге превращается в пытку, а волшебный сон – в проклятие. Ведь даже при всем желании невозможно проснуться. Встретить восход солнца. Почувствовать у себя на груди тепло новорожденного младенца. Ощутить себя частью жизни. Пускай трудной и временами жестокой, но все-таки настоящей жизни, а не вымышленной, никогда не кончающейся сказки, с одними и теми же героями и опротивевшим, заезженным до дыр сюжетом.
Фаса, королева Хаоса, прекрасная богиня, мать Этана и жена Алта, последние несколько столетий пребывала в странном состоянии. Это был не сон в прямом смысле слова, а некое пограничное состояние, когда чувства притупляются настолько, что становится безразлично абсолютно все.
Убаюкивающее течение реки времени несло ее по волнам. А некогда яркий, бушевавший страстями и эмоциями мир стал расплываться, теряя четкость.