Что касается жизни личной, то любовь, страсть играли огромную роль в судьбе художницы. Она была натурой очень темпераментной и никогда не подавляла свое женское естество. Часть интимных подробностей жизни Татьяны Алексеевны и ее мужа, Николая Васильевича Кузьмина, вполне имеет право на существование в нашем издании — без них образ автора получился бы приглаженным, а Маврина не терпела ханжества и «причесывания».
А. Ю. Чудецкая
«Мгновенью жизни дать значенье»
Татьяна Маврина родилась в 1900 году[1] в Нижнем Новгороде, в семье педагога, земского деятеля Алексея Ивановича Лебедева. Мать, Анастасия Петровна Маврина, преподавала в пятиклассном училище А. М. Гацисского, в котором учились и ее дети. Их было четверо: три дочери — Катерина, Татьяна, Елена и сын, Сергей — будущий академик, основоположник отечественной кибернетики, создатель первой советской ЭВМ.
Излюбленным развлечением детей в семье Лебедевых был домашний театр. Для этого был сделан специальный ящик, занавесом служил платок. В ящик вставлялись разрисованные Таней и Катей листы. Сергей с выражением читал сказку Пушкина о царе Салтане, а другие дети меняли картинки почти на каждую строфу. Зрителями обычно были мать и кухарка, а иногда и гости отца.
Старинный русский город, раскинувшийся на берегах двух рек Оки и Волги, кремль XVI века на горе, нижегородская, макарьевская ярмарки, народные игрушки и сказки, окружающая природа оставили неизгладимый след в памяти художницы и на всю жизнь определили ее «пути-дороги» в искусстве.
«Летом на даче, на Оке катались на лодке с парусом, — писала в своих воспоминаниях Т. А. Маврина. Название лодки было „Кляча“ — она была трехвесельная и очень тяжелая. Сергей сидел на руле, отец управлял большим парусом, а я кливером. Лодка была расписана цветными узорами диких индейцев. Любовью к диким индейцам мы были заражены, читая „Гайавату“ в переводе Бунина. Сергей, бывало, изображал индейца. Для этого мы с сестрой, купив черного коленкору, сшили ему широкие штаны на помочах. На голову же прилаживали шляпу с перьями, гирляндой до полу по спине, как на картинке в книжке. Перья специально собирали по окрестным полям.
Мы убегали в лес, где по весне цвели ландыши, а осенью можно было собирать и есть лесные орехи, или шли в овраг и распевали песни индейцев собственного сочинения».
После Октябрьской революции отец Т. Мавриной работал в Наркомпросе, получил направление сначала в Симбирск (город на крутых берегах и с открывающимися взору далями), затем в Курмыш на Суре, Сарапул на Каме и, наконец, в Москву. И хотя, переезды, бытовая неустроенность, голод духовный и физический, постоянно преследовали семью все эти годы, молодость брала свое и в воспоминаниях и дневниках Татьяна Алексеевна редко поминала житейские невзгоды.
Вот как она описывает это время:
«В Курмыше на Суре весной по большой воде мы катались на лодке по вечерам, захватывая и немалый кусок ночи. Всегда оставляли незапертым одно окно большого дома, чтобы никого не будить, когда вернемся. В старом парке ухал филин. Закат и светлая ночь уже без звезд.
Мы пробирались между кустами, задевая их веслами. А кусты эти были верхушками леса. Мелководная Сура в разлив делала такие же чудеса, как и наши Ока и Волга.
В большой разлив в Нижнем Новгороде, когда еще не поставлен плашкоутный мост, при переправе через реку весла цеплялись за телеграфные провода. На Суре плыть по верхушкам леса было еще неизведанное счастье.
Когда вода спала, мы, получив по командировочному удостоверению ландрин, селедку и черный хлеб — на дорогу, поехали пароходом до Васильуральска и дальше до Нижнего. А осенью, нагрузившись только яблоками (из знакомого сада надавали) поплыли в Сарапул на Каме, куда направил Наркомпрос отца. В пути ели яблоки и спали в пустых каютах или за трубой наверху — там теплее.
1
Сама Т. А. Маврина называла годом своего рождения 1902-й. Причина проста — желание казаться моложе. Поэтому именно эта неверная дата вошла почти во все справочники и биографии, написанные при жизни художницы.