— Может быть, корабль летел за нами, — нерешительно произнесла Кэт. — Он обладает необходимым интеллектом, это вполне допустимо.
Но в ее голосе не было уверенности.
— Правильно, — подтвердил Монтейлер, — он летел за нами. Конечно.
"Если это так, то такая реакция корабля для меня новость, ничего подобного прежде не случалось, — кружились мысли в его голове. — Но когда-нибудь что-то происходит впервые, почему бы не сделать такое допущение?"
"Почему?"
"Потому что это совершенно исключено, невозможно. Вот почему!"
— Если нам когда-нибудь снова удастся добраться до нашего корабля, — сказала Кэт, — я уже больше не выйду из него. Но как нам перейти эту улицу?
На противоположной стороне появился бородатый юноша с длинными волосами. Он держал в руках огромный транспарант с призывами бороться против загрязнения окружающей среды. Едва он ступил на проезжую часть, плакат качнулся и вместо с юношей скрылся в потоке машин. На мгновение показалась рука, судорожно хватавшая воздух. Никто даже не притормозил.
— Так как же? — спросила Кэт.
— Похоже, вернулись давно минувшие времена автомобилизма, — сказал Монтейлер. — Попробуем где-нибудь в другом месте.
И он пошел по тротуару.
Старый человек с седой бородой сидел на скамье посреди тротуара и смотрел на поток ревущих автомобилей, бурливший прямо перед ним, почти касаясь его костлявых колен. Он беседовал с еще более глубоким старцем, лицо которого украшала белоснежная борода под перебитым носом. Старец опирался на потертую черную трость.
— Господи, какой шум! — произнес тот, что помоложе.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что тут невероятный шум. Теперь только и слышишь, как громыхают эти проклятые автомашины. Я не в состоянии даже думать.
— Не слышу, что ты говоришь. Тут невероятный шум.
Седобородый с нескрываемой злостью посмотрел вдоль улицы.
— И чего мы сидим тут каждый день? Хоть бы кто-нибудь объяснил мне. Тут же с ума сойти можно.
— Мы всегда сидели здесь.
— Всегда, — откликнулся седобородый.
— Раньше все было лучше. Чистый воздух и вообще. Ты помнишь лошадей, подводы?
— Лошадей? О да. Их били, стегали, этих проклятых кляч. Я никогда не мог понять, почему, но их здорово стегали. Иногда даже до крови.
— Хорошее было времечко, — сказал старец, мечтательно глядя вдаль.
— И нищие. Иногда били и нищих.
— Теперь почти не встретишь нищего.
— Они вымерли, — сказал седобородый. — Из-за загрязнения воздуха. И из-за этого проклятого шума. А еще потому, что им приходилось переходить улицу.
— Во всяком случае от них не было никакого проку, — проворчал старец и крепче сжал свою трость, будто собираясь задать трепку какому-нибудь нищему.
— Но в живописности им нельзя было отказать, — возразил седобородый. — По воскресеньям я обычно подавал им милостыню. Господи, как они дрались за каждую монету! Отец с сыном, сын с матерью, муж с женой. Никакой совести, никакого стыда! А потом появлялся полицейский и разгонял всех дубинкой. И поделом! Почему они не брались за честный труд, не искали себе работу? Вот я — нашел же я себе место и жил неплохо.
Он мрачно выругался, не сводя глаз с проносившихся мимо машин.
— Они были просто лентяями, вот и все, — сказал его собеседник. — Впрочем, их уже давно нет в живых.
— Не перенесли выхлопных газов. Мерли как мухи.
— И промышленных выбросов в атмосферу.
— И движения на дорогах. Они так и не сумели понять, что выходить на улицу — это все равно что сразу лечь в гроб.
— И радиоактивных осадков.
— И синтетических добавок в пищевые продукты.
— Если у этих лентяев были деньги на продукты.
— Бедность, — угрюмо сказал седобородый, — это преступление, которое карается смертью.
— Господи, я уже двадцать лет не видел неба! — вздохнул старец. — Не помню даже, как оно выглядит.
— А я помню, — гордо сказал его собеседник. — Оно было голубое. Вот такое голубое.
И он сделал жест, который, по его мнению, должен был изображать незамутненную, слепящую голубизну.
— Теперь уже ничего нет, кроме чертова смога.
— И радиоактивных осадков.
— И загрязнения среды.
— И теперь страшно переходить эту проклятую улицу.
— Господи, вот пойду и утоплюсь! — воскликнул седобородый.
— Не надо, — возразил старец. — Вода тоже отравлена.
Седобородый заплакал.
Монтейлер, который стоял чуть поодаль, с удивлением слушал эту беседу. Наконец он подошел и присел на скамью.
— Простите, пожалуйста, — сказал он.
— Это наша скамейка, — проворчал седобородый. — Проваливайте!
— Я бы только хотел задать вам один вопрос, — сказал Монтейлер.
— Не слышу, что вы говорите. — Седобородый отер слезы костлявым кулаком. — Этот проклятый шум…
— Оп-ля, — воскликнул его товарищ, вынимая из кармана плоскую бутылку и любовно глядя на нее. — Сто граммов лечат целый килограмм неприятностей. Кто хочет попробовать?
Монтейлер показал на разведывательный корабль.
— Скажите, пожалуйста, что надо сделать, чтобы попасть через улицу вон к тому кораблю?
— Вы ничего не можете сделать, — ответил седобородый с торжеством. — Тут же попадете под колеса.
— Вас раздавят как котенка, из вас сделают котлрту, — одобрительно подтвердил его собеседник.
— Зачем вам переходить улицу? — спросил седобородый.
— Мой корабль находится на той стороне, — ответил Монтейлер.
— Если вы смогли загнать корабль туда, — сказал седобородый, — то сможете, наверно, и вытащить его оттуда. Я-то тут причем?
Он сердито фыркнул. "Уж эти иностранцы!"
— Я думал, вы обрадуетесь нашему возвращению, — сказал Монтейлер. — Или вы не понимаете, что означает этот корабль?
— Я чертовски рад, — сказал седобородый. — Но ведь здесь город, а городским жителям ни до чего нет дела. Прочтите любую книгу, там черным по белому написано, что горожанам на все плевать.
Он взглянул на Монтейлера и презрительно улыбнулся, обнажив пожелтевшие зубы.
— Вам нужен был город? Вот он перед вами. Чего же вы еще пристаете? Вы хотели, чтобы все это было повеселее? Так знайте, что я чуть не помираю от веселья. А все эти автомобили — разве это не интересно, разве не захватывает дух? Если вам хотелось еще песен и танцев, то нужно было сразу сказать об этом.
— Мне не кажется все это веселым, — сказал Монтейлер.
— Только паршивой свинье все это может показаться веселым, — проворчал седобородый. — Или члену городского муниципалитета. На всей планете не найти другого такого городского города, как этот, уж можете мне поверить. Перенаселенность, грязь, повышенная радиоактивность, море автомобилей — все, что хотите.
Он устало откинулся на спинку скамейки. Монтейлер обменялся взглядом с Кэт, которая продолжала стоять в стороне. Он решил изменить тактику:
— А вы выглядите необычайно хорошо для своего возраста. Уверен, что вы могли бы многое порассказать об этом городе.
— Мне сорок шесть лет, — ответил седобородый, — и я уже вполне созрел для того, чтобы меня отправили в переработку на удобрение. Кроме того, я никогда не выходил за пределы этого квартала. Никогда не делал ничего другого — только всегда сидел на этой скамейке и болтал вот с тем идиотом.
— Лучше списать, чем починять, — торжественно произнес его собеседник. — Слава тебе, Форд!
— Ты действуешь мне на нервы, — сказал седобородый и обернулся к Монтейлеру. — Меня зовут мистер Джойбой. Вам это что-нибудь говорит?
— Нет.
— Я так и думал. Очевидно, вы не интересуетесь литературой. Когда-то я работал на кладбище. Изысканное место: мраморные храмы, статуи, в которых поддерживалась температура живого тела с помощью змеевиков, наполненных теплой водой, классическая музыка в склепах. Кладбище, или Мемориальный парк, называлось "Шелестящий дол". Я занимался мертвыми телами, прихорашивал их, чтобы на них приятно было посмотреть. Хорошая работа.