– Почему кто-то причинил ему боль? – спрашивает она.
– Я не знаю, – говорит Сэнди, качая головой.
Хоуп хмурится.
– Люди едят вивернов?
– Нет. Но у меня были стычки с людьми, которые убивают животных и хранят их в качестве трофеев.
– Что такое трофей?
– Нечто вроде сувенира, – поясняет Сэнди.
– Что? – Хоуп морщится. – Люди хранят мёртвых в качестве сувениров?
– Ну, от кого-то настолько большого, как виверн, они, вероятно, просто оставили бы голову себе.
– Голову? – Хоуп испытывает такое отвращение от этой мысли, что не знает, что сказать. Она не может себе представить, что для кого-то убить такое существо, как виверн, и отрубить ему голову может быть лучше, чем наблюдать, как оно свободно летает по небу. Затем ей в голову приходит другая мысль, и она вздрагивает. – Как ты думаешь, люди, которые причинили ему боль, где-то рядом?
Всё это время Сэнди не сводил глаз с копья.
– Он не мог улететь очень далеко с такой травмой, – говорит он, – так что, я думаю, охотники всё ещё должны быть где-то поблизости. Не волнуйся, душенька, если они наткнутся на меня, я позабочусь о том, чтобы они больше никогда не охотились.
– Тебя действительно интересует эта штука? – Хоуп указывает на копьё.
Взгляд Сэнди на мгновение отрывается от наконечника копья, затем возвращается к нему.
– Что-то в нём не так, – отвечает он. – Я не могу точно сказать, что именно, но оно кажется неправильным. Мне это не нравится.
Хоуп больше интересует виверн, чем копьё. Она всматривается через бугристую вересковую пустошь в его неуклюжие чёрные очертания. Лунный свет блестит на его чешуе, и от него доносится глубокий, ритмичный рокот.
– Я думаю, он спит.
– Да, – соглашается Сэнди.
– Можно мне ещё раз на него посмотреть?
– Нет, душенька, нельзя.
– Я не буду подходить слишком близко. Пожалуйста?
– Что ж такое, душенька! Была ли когда-нибудь хоть минута, чтобы ты была счастлива сидеть спокойно? Ты не можешь приближаться к нему. Если он проснётся, то может взмахнуть крылом и подбросить тебя в воздух, как он сделал со мной. Я не хочу видеть, как ты летаешь по небу, словно маленькая малиновка.
Хоуп складывает свои маленькие ручки на груди, отворачивается от Сэнди и надувает щеки.
– Однако ты проделала хорошую работу, собрав этот лунный свет, – говорит Сэнди после минутного молчания.
Хоуп старается не улыбаться.
– Правда?
– Да. Ты самородок.
Она снова поворачивается к нему лицом.
– Ты позволишь мне скоро использовать заклинания? Пожалуйста!
Она думает о потайной комнате под полом кибитки, заполненной волшебными свечами разных размеров и форм. И высокими стеклянными банками с волшебными палочками, концы которых были обмакнуты в магию и выглядели как огромные спички. Она с детства наблюдала, как Сэнди творит заклинания для торговли на ведьминых рынках, чувствовала запах магии в котле, видела искры и шипящие струйки света. Больше всего на свете она хочет научиться создавать эти заклинания и зелья.
Сэнди печально улыбается ей.
– Ты никогда не сдаёшься, не так ли? Я уже говорил тебе раньше, что начну учить тебя магии, когда тебе исполнится десять.
– Но это ещё так не скоро!
– Тебе так кажется, потому что ты ребёнок, – говорит Сэнди. – Но я обещаю тебе, что это время настанет раньше, чем ты успеешь оглянуться. В любом случае спорить нет смысла. Маги всегда поступали именно так.
Хоуп снова фыркает, и некоторое время они сидят в тишине, глядя на звёзды. Затем Хоуп чувствует знакомое тепло, покалывающее кончики пальцев, и, опустив взгляд, видит, что её кожа снова наливается цветом. Её глаза расширяются, а сердце учащённо бьётся, когда тёплый светло-коричневый цвет достигает её рук, а затем касается рукава пальто, превращаясь в неровный жёлтый участок.
Сэнди подаётся вперёд.
– Когда ты в последний раз принимала лекарство?
– После ужина, как всегда.
Хоуп поднимает руки вверх, и у неё перехватывает дыхание. Цвет на обеих руках, чего раньше никогда не случалось.
Сэнди кивает.
– Это становится сильнее. Прими ещё лекарства. Мне нужно будет смешать более мощное заклинание.
Хоуп достаёт пузырёк с зельем из кармана пальто, смотрит, как жидкость желтеет. Она открывает его, подносит к губам. Однако прежде чем выпить его, она останавливается и представляет, каково это – дать цвету растечься. Она представляет, как жёлтый цвет наполняет её пальто, представляет, как светло-коричневый цвет её кожи придаёт сияние лицу и худым ногам. И что потом? Станет ли трава, на которой она сидит, зелёной? Это цвет травы, не так ли? Но она отмахивается от этих мыслей, как от мошки, и делает глоток из бутылки. Через несколько мгновений краска снова отступает и исчезает, оставляя знакомую боль в груди.