— Не знаю, Малфой, — откликнулся он. — Я не думал.
— Врешь ведь, — прищурился слизеринец.
— Да ни фига не вру! Просто… не знаю.
— Ну квиддич там или диплом аврора? Хотя это тоже из той же песни. Преподавать там или… Или же… Стой. Ты не шутил? Ты правда не знаешь, где применить себя в мирное время?
Гарри передернул плечами, а Драко едва не присвистнул. Вот оно что. Золотой мальчик живет лишь войной и ради войны. И теперь, когда детство заканчивается, и стены Хогвартса больше не будут защитой от врагов и от собственного предназначения, он просто идет на эту войну, чтобы… погибнуть. Поэтому-то и шарахается от Грейнджер. Драко осенило. Поттер просто боится привязанности, потому что вычеркнул себя из списка живущих давным-давно. Драко смотрел на знакомое лицо и впервые думал, что они до чертиков похожи. Только Поттер боится привязанности потому, что не хочет причинять боль другим, а сам Драко боится причинить боль себе. Боится беспомощности и связанных рук, и…
— Картинка получается так себе… — неохотно произнес слизеринец.
— Да уж, — не стал возражать Гарри.
Они замолчали. В лазарете стало тихо. Где-то там, в коридорах Хогвартса, бродили ученики. Готовились к праздничному ужину, на котором все, оставшиеся в замке, усядутся за один большой стол, будут поздравлять друг друга, взрывать хлопушки и веселиться или делать вид, что им весело. А еще дальше, в большом мире, люди как раз в эту минуту, может быть, обменивались подарками, признавались друг другу в любви, смеялись, грустили… Одним словом, там была жизнь. А здесь… здесь мир становился с ног на голову, потому что впервые за почти семь лет два врага, два семнадцатилетних мальчишки, искренне разговаривали, пожалуй, о самом важном. И кажется, впервые им удалось что-то понять друг в друге и в себе.
— Ладно, Малфой, пожалуй, я у тебя загостился.
Гарри встал, глядя на слизеринца, а потом проговорил:
— Один вопрос напоследок. Раз уж пошла игра в вопросы-ответы.
— Валяй.
— Почему у тебя нет Метки?
— С чего ты взял, что ее нет? — быстро спросил Драко. И настолько серьезным были его взгляд и тон, что Гарри вдруг засомневался.
— Мне… показалось.
Драко выдержал паузу, а потом рассмеялся:
— Ладно. Расслабься. Я пошутил.
— Так почему?
— Она мне не пойдет. Да и вообще не люблю татуировки.
Гарри возвел глаза к потолку:
— Я серьезно спрашиваю.
— Серьезно спрашиваю, — передразнил Драко. — Не хочу я, Поттер. Просто не-хо-чу.
— То есть, у тебя был выбор?
— Выбор есть всегда.
— Выбор — лишь иллюзия.
— Что ты сказал? — Драко даже приподнялся с подушек.
— Выбор — это иллюзия, Малфой. На тебя всегда можно будет надавить, заставить, или же… Почему ты так смотришь?
— Нет… ничего, — Драко закусил губу, посмотрел в сторону, словно размышляя.
— Малфой, в чем дело?
— Эту же фразу мне сказал Волдеморт несколько часов назад.
— Шутишь?
— Ну посмейся.
Гарри вновь сел.
— А ты что ему ответил?
— Ничего. Он прав, наверное.
— То есть, ты решил стать под знамена Дамблдора? — усмехнулся Гарри. — Это и есть твой выбор, отсутствием которого так пугал Волдеморт?
— Нет уж. Я не хочу быть живым заслоном революции. Увольте.
— Хочешь быть мертвым заслоном Пожирателей?
— Я вообще не хочу на баррикады.
— Да ты у нас трус.
— У меня просто есть мозги, Поттер, — беззлобно откликнулся Драко. — Эта война обречена. Вернее мы в ней обречены. Играть будем мы, а выигрывать они. Или ты думаешь, что Лорд или Дамблдор сами схватят палочки и ринутся в битву?
— Дамблдор ринется.
— Если Дамблдор ринется, значит, вы будете проигрывать.
Гарри отметил это «вы». Значит, Малфой по другую сторону.
— Он не боится умереть.
— Да при чем здесь страх, Поттер! Отбрось свои геройские замашки. Он — координатор. На фига ему рисковать? У него есть ты.
— А у Волдеморта ты? Раз уж на тебе там какое-то заклятие?
— Льщу себя мыслью, что я не у Волдеморта.
— А у кого? — приподнял брови Гарри.
— У себя. Я все еще надеюсь остаться в стороне.
— Так все уже завертелось! Ты уже не в стороне. Ты должен быть за кого-то.
— Мне не нравится ни одна из сторон, Поттер. Если у тебя все понятно: Лорд убил твоих родителей, и…
— Спасибо, что напомнил, — съязвил Гарри.
— Я излагаю факты. То я…
— Из-за Волдеморта погиб твой отец.
— Спасибо, что напомнил.
— Я излагаю факты. К тому же…
— Авроры убили мою тетю, которая уж точно была в стороне от всего этого. Только за фамилию.
— Я не знал.
— Проехали.
— И все же, Малфой, неужели ты всерьез думаешь остаться вот так — посередине. Один. Против всех?
— Я не против всех… Я… не знаю, Поттер. Время покажет.
— Время покажет, — протянул Гарри. — Только ни черта оно не покажет. Все равно решать придется самим.
— Ну, вот когда придется, тогда и придется.
— Ладно, если вопросов больше нет, пойду я, пожалуй. И так половину праздничного дня испортил созерцанием твоей физиономии.
— Ты хотел сказать: украсил?
— Я сказал то, что хотел, — отмахнулся Гарри.
— Ну тогда вали. Уизли привет. Пламенный.
— Ладно. Только ответный текст в виду цензуры передавать не буду.
Про Гермиону, словно сговорившись, не упомянули.
— А еще… Поттер?
— Ну чего? — обернулся Гарри.
— Скажи, тебе никогда не хотелось шагнуть с Астрономической башни?
Гарри посмотрел в серьезное лицо слизеринца. В памяти всплыли слова Гермионы и то, как он на них отреагировал… А вот сейчас смотрел и понимал, что никакой это не бред. И все как раз укладывается в общую картину. Малфой просто не хотел соглашаться с отсутствием выбора. А еще не так-то это просто — жить с бременем ответственности и осознанием себя оружием. Гарри жил так всегда, а слизеринец узнал совсем недавно. Слабость? Разумеется, слабость. Вот только посмеяться или съязвить на этот счет язык не поворачивался. Впервые за столько лет.
— Если бы я это сделал, ты бы умер от радости, и Слизерин лишился бы половины своего яда. Я не мог так поступить.
— Конечно, трогательно, что в тяжелые минуты своей жизни ты утешался мыслями обо мне, но все же…
Гарри перевел взгляд со слизеринца на тумбочку слева от кровати. На ней стоял букетик полевых цветов и яркая открытка. Все это резко контрастировало с черным проемом окна. Гарри снова посмотрел на Малфоя. Тот не мог видеть этой картины, и гриффиндорцу в голову пришла мысль. Он резко отдернул в сторону ширму, открывая взору слизеринца окна напротив.
— Э-э-э, Поттер, ты…
— Посмотри в окно!
Драко посмотрела в черный прямоугольник. Пару секунд вглядывался, а потом перевел взгляд на гриффиндорца.
— Поттер! Долгое общение со мной явно влияет на твой мозг. Там ни черта не видно.
— Там метель, Малфой. Там сумасшедшая метель. А несколько часов назад был закат. Красный-красный. А еще через несколько часов будет рассвет. И ты мог действительно ни черта больше не увидеть.
С этими словами гриффиндорец резко развернулся и пошел прочь.
Он почти сразу скрылся за ширмой, а Драко все смотрел и смотрел на раскрытый проем. То ли на черный прямоугольник окна, то ли туда, где минуту назад стоял Поттер, шаги которого отдавались эхом в пустом лазарете. Эхо становилось все тише и тише. И Драко Малфой вдруг понял, что именно едва не совершил. И впервые за этот долгий день порадовался тому, что может видеть эти больничные стены. И помог ему в этом Мальчик-Который-Так-И-Не-Начал-Жить.
* * *
Нарцисса Малфой сидела за письменным столом в кабинете зельеварения и писала ответ на письмо Фреда Забини. Она отклонила предложение Северуса поужинать в обеденном зале за праздничным столом, чему он, впрочем, не удивился и ушел, пообещав вернуться как можно скорее. Все преподаватели, находящиеся в замке, условились посетить праздничный ужин, чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие директора, который все еще находился у себя. Нарцисса очень хотела поблагодарить Дамблдора за спасение Драко, но нарушать его покой казалось неловким, и теперь она ожидала, когда Северус наконец вернется и поделится новостями. Драко спал в лазарете, а Нарцисса писала письмо, то и дело поправляя сползающую с плеча шаль. В кабинете Северуса было невозможно холодно, хоть камин и горел уже несколько часов.