— Никого не напоминает? — хмуро откликнулся он.
— Мне? — удивилась Нарцисса.
— Тебе-тебе.
Женщина посмотрела в сторону, вспоминая мальчишку, которого видела всего несколько секунд. Невысокий. Но в двенадцать лет еще рано судить, каким он будет. Бледный. Худой. Весь какой-то нескладный.
— Нет, — наконец произнесла она. — Кажется, что-то… Но… нет.
— А ты подумай-подумай…
Что-то в голосе Северуса Снейпа заставило ее поднять голову. Несколько секунд они смотрели друг на друга.
Одиннадцатилетняя Нарцисса не спеша идет по кабинету зельеварения. Ее первый урок в Хогвартсе. Длинные светлые волосы заплетены в косу, дорогая шелковая мантия переливается в отблесках свечей. Мама сказала, что в школьной форме тоже можно выглядеть красиво. Сумка непривычно оттягивает плечо. Девочка скользит взглядом по партам, решая куда сесть. С задних рядов раздается хохот, но Нарцисса намеренно туда не смотрит. Там сидит Сириус Блэк. Мальчишка, который едва поздоровался с ней в «Хогвартс-экспрессе». Он быстро нашел себе новых друзей, и их общество показалось ему приятнее, чем общество Нарциссы. Подумаешь! Всего-то забыла ответить на пару его писем.
В итоге Сириус ехал в купе с этими противными мальчишками, которые к тому же попали с ним на один факультет. Нарцисса же мало того, что всю дорогу скучала в компании каких-то девчонок, потому что искать знакомых ей не хотелось — так она была обижена на Сириуса, так он еще попал в Гриффиндор. Она бы, наверное, от стыда не знала, куда глаза деть, а он радовался, что будет учиться со своими новыми друзьями. Вздорный мальчишка, который все время поступает наперекор… всему!
В общем, Нарцисса была зла.
Почти все первокурсники сидели по двое. Было, правда, свободное место со Стефанией Мунд, но Нарцисса ее не любила… Внезапно внимание девушки привлек ссутулившийся за первой партой мальчик. Привлек потому, что нервно ежился от хохота гриффиндорцев. Нарцисса направилась прямо туда. Кажется, Сириус ей что-то крикнул, но она не обратила внимания.
— Привет, здесь свободно?
Мальчик поднял голову. Он был очень бледный и худой. А еще смотрел исподлобья, как волчонок. Нарцисса впервые видела таких странных детей.
Несколько секунд он смотрел на нее, словно не понял вопроса. В темно-карих глазах были недоверие и настороженность. А еще слезы. Где-то там — на дне. Наконец он еле заметно кивнул. Нарцисса присела на соседний стул, только тут услышав оклик Сириуса. Кажется, он советовал не испачкаться. Она обернулась так резко, что косой больно ударила себя по плечу. Гриффиндорцы хохотали, но Сириусу уже было не особенно весело. Он злился. Нарцисса это прекрасно видела. Злился так, как умел только он: глаза прищурены — даже не видно, что они синие-синие, как небо, губа закушена… «Так тебе и надо», — подумала она и вновь обернулась к мальчику.
— Не обращай внимания на этих придурков, — посоветовала Нарцисса.
И тут он впервые улыбнулся. Сначала неуверенно, только уголком вздрагивающих губ, а потом по-настоящему.
Этот мальчик стал ее другом. На всю жизнь. Этот мальчик был похож…
— Мерлин! — Нарцисса прижала ладони к вискам. — Мерлин! Северус. Это же… Это… Том — твой сын?
Она выдохнула вопрос, словно опасаясь тех слов, которые произносила.
Северус то ли кивнул, то ли пожал плечами. Нарцисса бросилась к нему, схватив за плечи:
— Мерлин! У тебя есть сын. Это же…
— И я узнал об этом несколько дней назад, — глухо выговорил он, слыша, как колотится собственное сердце. В эту горькую минуту неизвестности и страха глупое сердце наполнялось радостью оттого, что это не сон. Это — его жизнь. И он может разделить свое счастье с Нарциссой.
В комнате вновь повисла тишина. Но на этот раз к отчаянию примешивалось… счастье. Словно мазки разных художников на одном холсте. Светлые. Темные. А еще в этой тишине было хрупкое равновесие. Истины и лжи. Страха и Надежды.
И в этой тишине за приоткрытой дверью стоял бледный мальчик и неверяще смотрел прямо перед собой. Он не видел склянки с крыльями бабочек, не видел этой комнаты. Он онемел от неожиданности. Сколько лет маленький Том мечтал увидеть своего отца. Даже когда повторял себе, что лучше бы отец умер, потому что тогда можно было бы думать, что он, Том, ему был все-таки нужен. Тогда, при жизни. А сейчас, если его все нет и нет, значит, Том лишь помеха, и ему нет места в жизни отца. И он даже не мог предположить, что человек, которого боялись все ученики, который был таким… уверенным, далеким, непохожим на других… Он… Нет. В это невозможно поверить. Бешено колотящееся сердечко не верило. И сам Том понятия не имел, как теперь быть. Он не собирался подслушивать. Но сначала дверь неплотно прикрылась из-за швабры, а потом он услышал имя Драко и не мог не узнать, что стало с человеком, которого он про себя называл лучшим другом. Его и Пэнси, их было только двое в жизни маленького Тома. Он почти ничего не понял из разговора. Только то, что Драко в опасности. А потом… Потом он узнал правду.
Том осторожно прикрыл дверь и присел на пол у стеллажа с тускло мерцающими склянками. Когда Драко вернется, он попросит у старшекурсника совета, потому что одному решать самый важный вопрос в своей жизни было страшно. Мальчик обхватил колени и уткнулся в них лбом.
*
Люциус Малфой стоял на площадке башни своего родового имения. До сегодняшнего дня это место в замке ассоциировалось с приятными впечатлениями. В юности он любил бывать здесь, потому что с этой башни открывался потрясающий вид на закат. Заходящее солнце катилось за горизонт, словно мяч. Разветвленное дерево на холме напоминало квиддичные кольца, и солнце закатывалось аккурат в одно из них. Иногда Люциус про себя отмечал, ясный день или нет, можно ли прибавлять солнцу десять очков или же нет. На этой площадке он не раз целовал Фриду Забини. А вот сегодня кровавый диск солнца скатывался за правое плечо бледного мальчишки. И этот потерянный неверящий мальчишка был его сыном.
Почему-то в эти минуты Люциус понял это гораздо отчетливее, чем за прошедшие семнадцать с половиной лет. Раньше в нем не шевелилось ничего, кроме гордости за свое отцовство, в их отношениях «сын — отец» никогда не было Драко. Всегда лишь сам Люциус, видевший только себя, свои эмоции и огорчения. Драко же присутствовал в них скорее номинально. А вот сейчас Люциус впервые смотрел на худощавого подростка и понимал, что это — его сын. Он кусает губы так же, как кусала Нарцисса, когда расстраивалась, и неверяще покачивает головой, как порой делала Мариса, не желая признавать что-то очевидное. И хрустит пальцами Драко так же, как порой делал это Люциус в моменты, когда ему нестерпимо хотелось кого-то придушить.
Этот мальчик — его сын. Сын, снявший фамильный перстень. Люциус не почувствовал горечи или раздражения. Скорее облегчение оттого, что Северус все же рассказал то, что должна была рассказать много лет назад Нарцисса или же Мариса, или сам Люциус. Драко снял? И это было хорошо, потому что сейчас через защиту на перстне на него можно было бы легко воздействовать. Тем более, после того, как последний привет Марисы растаял в воздухе вместе с Нарциссой…
За Нарциссу Люциус не беспокоился. Она прибыла из поместья отца на редкость успокоенная. Словно приняла решение, и они… поговорили. Впервые за столько лет просто сели и поговорили. В доме, где сновали Пожиратели Смерти, а Темный Лорд расхаживал по гостиной в предвкушении появления Драко и проведения посвящения — как же уверен был в себе этот человек!
Люциус и Нарцисса совсем по-домашнему сидят в библиотеке на кожаном диванчике. Нарцисса теребит браслет, Люциус устало ерошит волосы. Их голоса звучат негромко и спокойно.
— Мне нужно непременно присутствовать при беседе Драко и Лорда.
Эта фраза Нарциссы не становится неожиданностью для Люциуса.
— Это опасно, — все-таки предупреждает он.
— Уже все равно.
— Материнская защита? — мысль не шокирует его, она даже не кажется новой.
Усталая усмешка касается губ Нарциссы.
— Расскажешь Лорду?
Люциус прикрывает веки.
— Ты спрашиваешь всерьез?
— Нет. Я и так знаю, что не расскажешь. И скроешь. Ты ведь можешь?