Директор замолчал.
— Кому? — не выдержала девушка. — Кому он не поверил?
— Мне.
— Я… не понимаю. Он знал о проекции?
— В определенном смысле. Он знал, что не будет там один.
— И он не поверил… — протянула Гермиона, а потом вскинула голову, озаренная внезапной догадкой. — Он знал, что вы сможете сделать что-то одно. И… знал, что вы выберете смерть Волдеморта. Он должен был исчезнуть с башни, чтобы вы могли не выбирать, или чтобы не знать, что вы выберете… Он поэтому? Из-за Волдеморта?
— Не знаю, Гермиона. Он и сам, по-моему, не до конца понял, из-за чего. Одно я знаю точно: он просто не верил. Отчасти поэтому я и решил удовлетворить твою просьбу, дав тебе заглянуть в Омут памяти и увидеть эту… историю. Теперь ты сможешь понять, что там произошло, потому что лучше один раз увидеть все своими глазами. Я бы не смог описать всю сложность поступков тех, кто находился на площадке.
— Не верил… — повторила Гермиона. — Вчера он не поверил мне, сегодня вам… Он… он просто разучился верить.
— Потому что мы не давали ему такой возможности, — откликнулся Дамблдор. — Профессор Снейп прав.
Гермиона обхватила себя за плечи.
— Я не знаю, что ему сказать. Я… говорила с ним утром, и он все равно оказался там, на башне.
— Он сделал это ради матери.
— Да, я… понимаю. Просто…
Гермиона вспомнила пустой, ничего не выражающий взгляд серых глаз; в нем не осталось ничего — ни злости, ни такого привычного раздражения. Только тусклая, обреченная пустота.
— Я… не знаю.
— Иногда лучше жалеть о совершенном поступке, чем о несовершенном. Да и правда — слишком тяжелая ноша, чтобы долго нести ее в одиночку.
— Я… попробую.
Девушка подняла взгляд и увидела, что Альбус Дамблдор устало откинулся на спинку кресла.
— Вам плохо? — обеспокоенно спросила она.
— Нет… Нет, девочка. Все в порядке.
— Позвать мадам Помфри? — Гермиона вскочила с кресла.
Директор поднял на нее взгляд и улыбнулся. Так привычно, словно ничего плохого не произошло. И Гермиона вдруг подумала, что его никто не в силах излечить. Даже самые лучшие колдомедики. Ведь это… он, почти всесильный. Почти…
— Хотите чаю? — негромко предложила девушка.
— С лимоном, — откликнулся директор.
Гермиона взмахнула волшебной палочкой, и перед Альбусом Дамблдором появился чайный сервиз. Светло-серый. Цвет неопределенности. Второй в ее жизни сервиз не на оценку. Директор поблагодарил, взял в руки кружку и сделал большой глоток.
— Я… пойду?
— Да, Гермиона, иди. Удачи тебе.
— И вам.
Директор Хогвартса перевел взгляд с закрывшейся двери на кружку с дымящимся напитком. Чай пах травами. Дамблдор привычно разложил в уме запах на компоненты.
Он ждал этого дня шестнадцать лет. Дня, когда начнется открытая война. Старый волшебник помешал чай серебряной ложечкой. Сегодня он использовал заклинание проекции второй раз в жизни и понял, что постарел. Пятьдесят лет назад он отделался легким головокружением и двумя ночами бессонницы. Сегодня же он… устал. Устал так, что, казалось, даже мысли возникали в сознании слишком медленно. И сегодня, в отличие от первой попытки, у него не было времени восстановиться. Началась большая игра. Игра, в которой он сделал свой первый ход — спас мальчика. Альбус снял очки и положил их на стол, прикрыв глаза. Магическая усталость несхожа с физической. Она словно открывает шлюзы, через которые вырывается все, что накопилось в тебе за эти годы. Из каждого закоулка сознания, из каждой клеточки тела. Менее сильные волшебники становились лишь телесной оболочкой. Альбусу же выброс энергии… помог. Словно вместе с магическим зарядом вырвался на миг весь его накопленный опыт, и он освободился от груза, определявшего его взгляды последние годы. Он слишком давно был ребенком и забыл, как может выглядеть мир, если не разлагать его на составляющие, не искать мотивов всем поступкам и не продумывать шаги на несколько ходов вперед. Озарение! Когда в темноте, накрывшей на миг, его проекционная оболочка различила узоры снежинок, таявших на лице Драко Малфоя. Озарение! Когда он не слышал стук собственного сердца, зато улавливал шепот вечности.
Как красив мир глазами ребенка! Как он ярок и точен. И как много исчезает из него с годами. Семнадцать — возраст, достаточный для принятия решений. Северус прав. Именно поэтому Альбус Дамблдор показал девочке Омут памяти, не желая влиять на ее решение. Пусть увидит сама, и сама определит, что для нее важно. Он знал, что в этот рождественский день решится все. И дети, вовлеченные в эту войну, раз и навсегда определятся, поделившись на тех и этих. А он впервые решил остаться в стороне. Потому что он сделал для этого все, что мог. И даже если Гарри вдруг решит отвернуться… Это будет его выбор и его шаг. Видит Мерлин, Альбус сделал все, что мог, и даже больше.
*
Драко Малфой довольно продолжительное время созерцал белый потолок лазарета. Наверное, нигде потолок не бывает таким белым, как в лечебных учреждениях. Неужели непонятно, что человеку и так несладко? Зачем его добивать этой проклятой белизной, безупречностью, казенностью?
Драко очнулся здесь. Последнее, что он помнил — отчаянный рывок Люциуса в его сторону, а потом все завертелось, и юноша погрузился в забытье.
Открыв глаза, он увидел этот самый потолок в лазарете Хогвартса и понял, что все позади. Однако облегчения не испытал. На душе было странно. Словно выкачали все, что в ней было до этого, и там осталась пустота. Он старался думать о том, что все теперь будет хорошо. Нарцисса здесь, сам Драко тоже. Люциус… Где Люциус, он не знал. И эта мысль крутилась в голове навязчивым вихрем. Драко ничего не мог с ней поделать. Он лежал на неудобной кровати и думал не о старинном заклятии, а о рывке Люциуса Малфоя.
Эмоций не было. Вообще никаких. Словно все их он пережил на той площадке, а теперь умер. Наверное, он очень устал. Самым лучшим сейчас было бы устроиться поудобнее и уснуть. Но сил уснуть тоже не было, поэтому юноша лежал в тишине и разглядывал белый потолок, стараясь понять, почему отец метнулся к нему? Зачем? Мозг был точно забит ватой, и правдоподобные ответы в голову не приходили. Впрочем, как и неправдоподобные. Даже природный сарказм молчал.
Отчаянно хотелось, чтобы кто-то отодвинул белую створку ширмы. Кто-то родной, самый нужный.
Ширма отодвинулась. Драко чуть улыбнулся: все-таки он волшебник.
— Ты проснулся? — голос Нарциссы был тихим и ласковым. Голос мамы.
Драко улыбнулся и похлопал ладонью по краю кровати. Собственная рука показалась ему тяжелой. Нарцисса опустилась рядом с сыном и коснулась прохладной ладонью его пылающего лба. В ее взгляде было столько нежности и света, что Драко вдруг подумал, что было бы с ней сейчас, если бы ему удалось… Он спасал ее? Глупец!
— Как ты? — прохрипел он.
— Тише. Отдыхай, — Нарцисса принялась ласково гладить его волосы. — Все хорошо. Я была у Снейпа, потом вернулся Дамблдор и сказал, что все закончилось. Мадам Помфри тебя осмотрела. У тебя нервное перенапряжение, тебе нужен сон и противопоказано волнение.
Нарцисса улыбнулась.
— Теперь все будет хорошо. Все закончилось, — негромко произнесла она.
Драко чувствовал тепло материнских рук и пытался понять, что известно Нарциссе. Известно ли ей, что…
— Мам, а что именно рассказал тебе Дамблдор?
— Ты не помнишь? — в голосе Нарциссы послышалось беспокойство.
— Нет. Я… помню. Просто не уверен, что знаю все до конца.
Нарцисса на миг отвела взгляд, а потом вновь посмотрела в глаза сына.
— Отдыхай, Драко. Не думай об этом.
— Как Дамблдору это удалось?
— Он использовал заклинание проекции и перенес тебя сюда.
Драко понял, что голова соображает плохо. Почему Дамблдор перенес его, а не уничтожил Волдеморта?
— Это все?
Нарцисса посмотрела на букетик цветов, стоявший в стакане на тумбочке.
— Я наколдовала тебе цветы. Полевые.
Драко бросил быстрый взгляд на букетик, чуть улыбнулся и вновь повернулся к матери.
— Спасибо. Но… что еще он сказал?
— Ты о Люциусе?
Драко почувствовал, как внутри что-то сжалось. Он понял две вещи: что Дамблдор не рассказал о его выходке, и что что-то случилось с отцом.