«Всё хватит уже хандрить!»
========== Глава 9 ==========
Сидим, давление меряем.
– Разжимайте руку, – говорит врач и снимает с мой руки пластырь. Мне даже немножко больно.
– Ай! – говорю я. Но докторша не обращает на мои страдания никакого внимания. Похоже всем на меня чихать. Никому я не нужна, кроме своей мамки. Кстати, а где мой телефон? Выключенный, лежит на дне сумки. Мы, когда собирались так перепугались, что даже телефон в сумку забросили на самое дно. Думали, сейчас меня откачивать будут в реанимации, а оказалось, я отлично держусь на своих двоих.
Вновь смотрю на свои ножки. Бедненькие, им сегодня столько пройти пришлось, а ведь они не для ходьбы предназначены, а для поцелуев! Для нежных женских губ. Улыбаюсь. Я счастливая, потому что влюблена. И пусть моя любовь не взаимна, зато она есть. С ней так приятно засыпать и просыпаться, с ней так приятно дышать, пить и есть, гулять и говорить. Намного приятней, чем без неё. Я прямо-таки стихами заговорила!
Врачиха накачивает хомут вокруг моей руки, и у меня начинает болеть; как-бы кровь не пошла из того места, куда меня кололи. Боже, ну о чём я только думаю?! О Вике. Как же хорошо, что она существует на этом свете! Спасибо тебе, Господи, что ты создал её, спасибо, что благодаря ней я знаю о таком прекрасном и нежном чувстве, как любовь.
– Любою тебя, Викулечка, – шепчу.
– Что вы говорите? – переспрашивает врач.
– Ничего, – качаю головой. – Это я сама с собой.
«Обожаю тебя, хорошая моя, люблю всей душой и сердцем!»
Сижу и нашёптываю, как бабка-шепталка. И зачем мне понадобилось это вслух говорить? Не знаю. Главное, что я знаю: я всё-таки способна любить, а значит, я обязательно буду любима и счастлива. Только нужно немножко потерпеть.
– Можете идти, – говорит врач.
– У меня всё в порядке? – переспрашиваю.
Врач внимательно смотрит на меня и повторяет:
– Можете идти.
Выхожу в коридор, там мамка:
– Ну что там? – спрашивает она.
– Да ничего, идём дальше.
Дальше у нас кардиолог. Давно мне кардиограмму не делали. УЗИ недавно делали, а кардиограмму уже и не вспомню когда в последний раз.
Захожу, ложусь на кушетку, ко мне приклеивают разные присоски. Какой-то аппарат рядом пиликает в такт ударам моего сердца. Врач меня поднимает и заставляет сделать пару приседаний. Я приседаю и вновь ложусь – аккуратно так, чтобы провода не спутать.
– Отлично! – говорит врач. – Есть небольшие отклонения, а так в пределах нормы.
– Это хорошо или плохо? – спрашиваю я. – Что это значит?
– Вы ведёте малоподвижный образ жизни… а надо почаще бывать на свежем воздухе, займитесь спортом.
А-а-а, понятно, да только вот спорт – не моё. Свежий воздух… ну не знаю, я домашняя, люблю дом, люблю диван. Лентяйка я, короче, и ничего с этим не поделаешь.
Подошла наша очередь на кровь из пальца. Я же боюсь всяких уколов. Только что сидела, подавленная, и мне было не особо так страшно. А теперь развеселилась, и снова боюсь. Захожу в кабинет и сажусь на краешек стула.
– Руку, – говорит врач.
Протягиваю руку, берёт один безымянный пальчик, смазывают его ваткой со спиртом. Достаёт щипчиками свежую иголку и резко колет мой пальчик.
– Ай! – вскрикиваю я.
– Батюшки, да прям-таки больно! – возмущается медсестра. – Тут детки новорождённые терпят, не плачут, а здоровая дылда не может помолчать.
Ничего не отвечаю, мне безумно себя жалко. Все здесь меня обижают. А мне ведь и так непросто. Смотрю на неё печальным взглядом, пытаюсь разжалобить, но получаю в ответ лишь презрение.
Прижимаю ватку к поколотому пальчику и выхожу. Мамка ждёт меня у дверей. Она уже меньше волнуется – видать, первоначальный шок от того, что дочурка в обморок упала, уже прошёл.
– Кто там ещё из врачей?– спрашивает она.
Я делаю шаг, у меня подкашиваются ноги, я чуть не падаю на пол. Но кто-то из проходящих мимо людей успевает меня подхватить. У меня круги перед глазами и всё плывёт, а в голове будто гематома рассосалась, чувство, как что-то давит на мозг. Описать не могу. Испуганно смотрю по сторонам.
– Врача, срочно позовите врача! – паникует мамка, в глаза мне смотрит. – Юля, Юлечка, ты здесь, что с тобой? – Она хлопает меня по щекам.
– Не знаю… – А перед глазами всё синее, и круги, эти долбаные синие круги, и звёзды мерцают. Красиво.
Ко мне подбегают несколько человек, ставят меня на ноги.
– Ты нормально? Идти сможешь? – паникует мамка.
– Да-а-а-а, – вяло отвечаю я и смотрю в одну точку.
– Какое «идти»? Пусть тут сидит, – говорит кто-то у меня над головой; я пытаюсь поднять глаза, но не могу рассмотреть говорящего. Через несколько минут прикатывают каталку и укладывают меня на неё.
– Зачем? Я и сама могу идти, – отвечаю я.
– Не напрягайся, лежи и попытайся расслабиться. – Меня вкатывают в лифт. А я лежу и не двигаюсь; рядом стоит мама и держит меня за руку. А на глазах у неё слёзы.
«Мамочка, прости, что из-за меня ты плачешь, прости, родная! Не хочу, чтобы ты плакала. Ну за что я тебе такая досталась?!» Хочу попросить у неё прощения, но не могу, иначе я сама сейчас расплачусь.
– Кладём её в стационар, – говорит врач. – Никаких отговорок – вы же не хотите, чтобы она посреди улицы грохнулась.
– Что там по анализам? – спрашивает другой.
– Всё не очень хорошо… – Больше я не понимаю, о чём они там говорят, так как всё время пытаюсь прийти в себя. У меня жуткий писк в ушах и голова раскалывается.
– Какие-то противопоказания?.. – спрашивает врач мою маму.
– У неё месячные сейчас. – Чёрт, как же это некомфортно, когда мамка рассказывает незнакомому мужчине про мои месячные!
Я немного приподнимаюсь, но она снова заботливо укладывает меня на каталку:
– Лежи, лежи… – улыбается она и по-доброму так на меня смотрит. Я пытаюсь расслабиться, закрываю глаза, и на них выступают слёзы. Нужно поморгать, чтобы не было слёз, а то мама решит, что я плачу, и сама начнёт. Не хочу, чтобы она плакала, не хочу, чтобы кто-то из-за меня плакал.
Меня закатывают в палату. И доктор снова берёт меня за руку и проводит пальцем по венам.
– Не очень хорошо видно, могу не попасть, – говорит он.
– Сейчас сделаю. – Медсестра перевязывает жгутом мою руку.
– Больно! – жалуюсь я.
– Потерпи чуток, – говорит врач. Он во много раз заботливее той медсестры из манипуляционного кабинета.
– Потерпи, доченька. – Мама гладит меня по лицу. Какая же она у меня добрая!
– Мамочка, мне страшно! – говорю я. Зачем я это сказала, дура? Теперь и она бояться будет. Просто я уколов боюсь, увидела иголку в руках врача и испугалась.
– Не бойся, доченька, не бойся, милая моя! Не бойся, хорошая моя! – Мама гладит меня по волосам и уже не сдерживает слёз.
– Мамочка, ну не надо. У вашей девочки всё будет хорошо… у неё просто гемоглобин занижен, это истощение или анорексия.
Это слово звучит скорее как комплимент. А кто же не мечтал, чтобы у него была анорексия? Эта болезнь с недавних пор является синонимом красоты. Но что она значит на самом деле, я понятия не имею. Да и костлявой, в прямом смысле слова, я никогда не была – просто обычная стройняшка.
– Это опасно? – спрашивает их мать.
– Нет, просто пускай побудет в больнице, понаблюдается пару дней… мы её откормим, – улыбается доктор. – А вы что, дома её не кормите… или она худеет?
– Её парень бросил, – зачем-то говорит мать.
– Странный он, она же у вас такая красавица, вся в мать. – И тут я вижу, какими глазами он на неё смотрит. Никогда не видела, как к мамке мужики клеятся. Просто всегда, вроде, жили рядом, но никогда при мне этого не случалось. А это так миленько!