– Сейчас, – говорит врач и медленно вводит громадную иголку мне в вену.
– Больно! – всхлипываю я.
– Ещё чуть-чуть. – Он вводит ещё какую-то иглу внутрь этой и устанавливает крепление, похожее на кран. А после мою руку перематывают непрозрачным бинтом и заклеивают пластырем. Сестра приносит несколько бутыльков прозрачной жидкости. Врач берёт длинную трубку с иглой на конце и вставляет иголку в резиновую крышку одного из бутыльков. А вторую присоединяет к кранику в моей вене.
Они с мамкой отходят в сторону, но я всё ещё слышу их разговор.
– Полежит под капельницей… – Дальше не слышу. Слышу только окончание разговора. – Оставим её одну, ей сейчас нужен покой.
И они с мамкой выходят из палаты. Я слегка приподнимаю голову и осматриваюсь. Я лежу на каталке одна в пустой палате. Здесь светло, свежо и тихо. Белые накрахмаленные простыни.
Рука онемела и болит. Конечно, через неё же в моё тело вкачивают литры жидкости. Боюсь к ней даже прикасаться. Ещё низ живота болит. И мне надо в туалет, пора прокладку поменять.
– Сестра! – дрожащим голосом зову я, но никто не приходит. Встать я не могу, иначе нарушу капельницу, писюшка болит, рука немеет. Ещё и экзамен на носу… Чёрт, кто-то точно желает моей смерти – это же надо, как всё навалилось!
Через полчаса приходит сестра и заменяет мне капельницу. Она всё делает механически, как робот.
– Мне в туалет надо, – говорю и добавляю шёпотом: – Прокладку поменять.
Она так на меня смотрит.
– Идём, – говорит. Отсоединяет от моей вены капельницу и закрывает краник. Потом помогает мне встать. Я роюсь в своём чемодане и нахожу прокладку. Рука болит, она будто отваливается, будто её нет. Я боюсь прикоснуться к иголке, которая из неё торчит. Сестра предварительно замотала её бинтом. Мне легче хотя бы от того, что я не вижу, что там из моей вены торчит.
Ковыляю до туалета. Всё делаю одной рукой. Это не так сложно, как могло бы показаться. Писаю, слава Богу, это хотя бы не больно. Меняю прокладку. Сколько крови, сколько же во мне крови! Как бы вся не вытекла. Мне кажется, что от капельницы она стала какой-то более жидкой. Ковыляю назад в палату, здесь никого нет, спокойно ложусь на каталку. Лежу и смотрю в потолок. Мне так хочется поплакать!
«Викулеча, вернись ко мне любимая, мне сейчас так тебя не хватает! Неужели ты оставишь свою Юлечку одну, умирающую в больнице под капельницей?»
Заходит сестра, промывает катетер физраствором и ставит очередной бутылёк с чем-то прозрачным.
– Что это? – спрашиваю я. Мне же нужно знать, чем меня накачивают.
Она отвечает, но я не понимаю ни единого слова – какие-то витамины, вроде как.
– От капельницы может хотеться в туалет, – говорит она. – Вот. – Она ставит передо мной на стул пластиковую утку. – Это, чтобы ты не вставала.
– Хорошо, – говорю, а самой страшно: неужели я вся такая больная?
========== Глава 10 ==========
Посидеть, что ли в телефоне? Нет, не хочу. Хочу отдохнуть. Полежать одна в тишине, чтобы никто не отвлекал и не беспокоил. Смотрю в потолок, и у меня медленно слипаются глаза. Я же вроде как ночью выспалась, так почему я сейчас опять засыпаю? Если бы не боль в писюшке, я бы подрочила. Чёрт, почему всё так не справедливо: целая неделя месячных, и так каждый месяц?! А парням хоть бы что! Может, лучше было родиться парнем? Нет, нет, девочкой, только девочкой! Девочки лучше, красивее и нежнее… Обожаю девочек и обожаю быть девочкой!
Дотягиваюсь до своего телефона. Несколько пропущенных, не стану отвечать. Посмотрю лучше фотки: мои, Сашкины и Викины. Какая же мы были красивая пара.. нет не пара, трио… не знаю… но мы идеально подходили друг другу. Мне жутко хочется опять целовать её ножки, и чтобы Сашка на нас подрочил. Как же это было мило! Столько приятных воспоминаний. Мысли о сексе отзываются болью внизу живота. У меня давно там болит, и боль какая-то рвущая. Как будто там ещё что-то, кроме месячных (как будто мне месячных недостаточно).
Приподнимаю трусики и смотрю на свою писюшку. Милые «холмики», «горошинка»; жаль, её с такого ракурса не рассмотреть. А как лучше всего? В позе 69 с подругой, и тут не важно, кто сверху, перед глазами вся «киска», с «лепесточками» и клитором, дырочка и ягодицы. Обожаю Викину попку, вот так бы её и съела! Ну, хотя бы попыталась укусить. Хочу любви! Вик, ну позвони мне, я же в больнице! Пожалуйста!
В палату резко открывается дверь, и заходит врач:
– Та-а-ак, посмотрим! – громко говорит он, и его голос разносится по всему полупустому помещению.
– На что жалуемся? – спрашивает он меня.
Смотрю на него снизу вверх.
– Я сознание потеряла, – говорю. – А так всё в норме.
– Ничего больше не болит? Не ноет?
– Да вроде как нет. Рука болит, лежать неудобно, ну и месячные. Можно мне но-шпу?
– Я же поставил антиспазматическое. – Он проверяет капельницу и выходит, и я снова остаюсь в одиночестве в палате.
«Хоть бы книжку взяла почитать, – думаю я. – Хотя когда я в последний раз читала художественную книгу, а не учебник? Я вообще ничего не читаю. Мне не интересно. Мне скучно. Я привыкла всё время сидеть в телефоне и в ноутбуке. На улице не гуляю, книг не читаю, спортом не занимаюсь. Интереснейшая личность я, наверное, потому так всем «нравлюсь».
Улыбаюсь: я же понимаю, что парни во мне видят прежде всего внешность, картинку, симпатичную разрисованную мордашку, фигурку. У меня неплохая фигура, хоть и не спортивная. Бёдра не слишком широкие, груди (я уже сто раз про них говорила) волосы… Да что ж такое с этими волосами, чего я о них всё время вспоминаю?!
Ножки и мордашка. Никто не любит меня за то, какой я человек, все ценят во мне только внешность. Хотя внешность – это не так-то и мало. Я тоже люблю красивых людей. А личность и интересы, которых у меня нет, мои таланты, которых нет тоже. Мои… не знаю, что ещё. Я даже на лыжах катаюсь, как каракатица, как корова на льду. Вспоминаю нашу с Сашкой поездку и улыбаюсь. Не всё было идеально, но помнится только хорошее.
Простреливающая боль в локте. Неужели иголка от капельницы достала до кости? Как посмотрю на неё, мне страшно. Сколько ещё в меня можно тыкать всяких иголок и брать анализов? Смотрю в окно – там светло, щебечут птички, но я чувствую, как на мир опускается ночь. Или это только в моих глазах темнеет. Всё плохо и бесперспективно. Я сама загнала себя в эту ловушку и не знаю, как из неё выбраться. Вике я не могу позвонить, но никого, кроме неё, я не хочу сейчас видеть.
Пиликает телефон. О-о, мамка звонит, беру трубку.
– Приветик! – хриплым голосом отвечаю я.
– Ты как там, Юлечка?
– Под капельницей, – отвечаю. – Что тебе врач сказал, меня скоро выпишут?
– Сказал: пару дней тебя там подержат…
– Ма-а-ам, можешь никому не говорить, ну о том, что я в больнице? Не хочу, чтобы знали.
– Ну хорошо, доченька,– отвечает мать.
– И принеси мне сюда все конспекты, буду к экзамену готовиться,– улыбаюсь я. Мне нужно чем-то сейчас занять голову, и учёба – не худший вариант.
– Хорошо. Выздоравливай поскорее, Юлечка.
– Спасибо, мамочка. – Кладу трубочку.
Откладываю телефон в сторону и несколько секунд держусь, не беру его, тренирую силу воли. Но не выдерживаю: хватаю трубку и начинаю листать фотографии Вики. Я не могу без неё долго. Вот надо же было уродиться такой идеальной! Откуда вообще берутся такие девочки, как Вика? Оттуда, откуда и все. Не верю.
Смотрю на её плечи, ножки и жалею, что не могу дрочить. Как же хочется ласкать себя, глядя на её улыбку, ножки, стопы! Она любит их фотографировать, они у неё едва не сексуальнее, чем мои собственные. По крайней мере, мне куда приятнее у неё сосать, чем у себя. Ну да, я брала в рот пальчики своих ног, проверить, как это. Мне всегда хотелось что-то такое попробовать. С Викой не сравнить, с её нежной кожей. Я возбуждаюсь, я дико возбуждаюсь и не могу подрочить. Долбаная писюшка, хватит уже кровоточить! Хорошо, хоть грудь есть. Ласкаю свои сосочки одной рукой. Так непривычно гладить себя левой. Засовываю два пальца в рот и сосу их. Готова сосать что угодно, я такая соска!