Жить без любви, вырвать из груди живое сердце и делать вид, что всё в порядке. Я не могу так, я слишком слабая. Так неужели для меня нельзя сделать исключение? Господи, Боже, ты же так любишь меня, ну делай же ради своей Юлечки исключение! В крайнем случае, удали эту «зубную боль» из моего сердца. Хочу жить без сердца, хочу забыть, как это – любить, хочу снова пребывать в счастливом неведении, как было раньше, когда я с Сашкой встречалась. Я уже не прошу тебя сделать меня счастливой. Прошу только одного: избавить меня от страданий. Пожалуйста, прошу тебя, ты же можешь, я знаю, ты всё можешь, ты же мир создал!
Я опять молюсь. Таким образом, я в монастырь уйду скоро, я бы и сейчас ушла, если бы так можно было сбежать от любви. Но от неё не сбежишь, она всегда внутри тебя, под сердцем. Предательская игла воспоминаний. И имя ей – Вика.
«Имя ей Вика»… Завязывала бы я с религиозностью, а то сама уже себя странной считаю.
Долго не могу уснуть, сердце колотится, глазки плачут, ручка затекает, пальчик болит. Какая же ты несчастная, Юлечка! Хочу плакать и не могу, хочу выть и не могу, хочу резать себя, но нельзя. Я же Вике пообещала. Я же своей любовью поклялась. Обожаю её!
Господи, пусть она почувствует ко мне то же самое, что и я к ней! Пусть поймёт меня, наконец. Прошу! Умоляю!
Сплю я чутко, в два ночи меня опять будят кровь сдавать. Я так уже к этому привыкла, что почти не обращаю на это никакого внимания. Меня колют, осматривают, опрашивают и опять колют. От чего они меня тут лечат, не знаю.
Засыпаю под самое утро и просыпаюсь поздно от нежного голоса мамы.
– Юленька, вставай, – звучит над самым ухом её голосок.
Улыбаюсь и открываю глаза. В палате так светло и свежо! Я отлично выспалась, несмотря на постоянные ночные побудки для забора крови. Давно так дома не высыпалась. Счастливо потягиваюсь.
– Приветик, мамочка! – Чувствую себя так, будто снова родилась.
– А что с рукой? – Она берёт меня за правую руку. А та вся в бинтах.
– Всю ночь кололи, – жалуюсь я, – катетер сняли, как видишь. Надеюсь, капельниц больше не будет.
– Я тоже надеюсь, хватит тебя уже колоть.
Мамка подвигает стульчик и садится рядом.
– Ну что, рассказывай, – устало вздыхает она.
– Вчера Сашка заходил, – говорю. – Потом ещё Вика звонила, – говорю так, будто она знает, что между нами с Викой что-то есть.
– Вика – хорошая девочка. А больше друзья не звонили?
– Катя и Димка набирали, но у меня не получилось тогда взять трубку. – «Да и не хотелось, если честно», – добавляю про себя.
– Вика, Вика… – повторяет мамка, – давно её у нас не было, да.
– Да, – отвечаю.
– А она встречается с кем-то? – «Мам, ты что, специально меня допрашиваешь?» – кричу про себя, но вслух говорю другое:
– Да.
– Она симпатичная девушка, знала, что она быстро кого-то себе найдёт.
– Да, – вновь односложно отвечаю я.
– А Катя с Димкой…
– Нет. Мам, они такие скрытные так и не поймёшь, может, они уже встречаются, просто скрывают от всех, – улыбаюсь я.
– Ну про Вику-то ты знаешь, – поднимает брови мамка. – Эх, какая же ты счастливая, дочка, у тебя такие хорошие друзья!
«Да уж, хорошие!» – Сколько скепсиса в моём внутреннем голосе! Хотя они и вправду хорошие: вон, Вика мне позвонила, а Сашка даже заехал в больницу.
– Когда у нас врач? – спрашиваю я, просто, чтобы сменить тему разговора. Нет сил уже в себе ковыряться.
– Да через полчаса, мы первые на приём, – говорит мамка.
– Ой, а мне же надо зубы почистить и накраситься!
– Юля, ты в больнице, можно идти к врачу не накрашенной.
– Ну ты же меня знаешь, я так не могу так, – вскакиваю я. Достаю зубную щётку и чищу зубы прямо здесь, в палате над раковиной. Потом умываюсь и начинаю краситься. Переодеться бы ещё, а то я как будто в пижаме – в чём сплю, в том и хожу. Хотя это же больница, какая разница? Вспоминаю слова мамки, но всё же решаю переодеться. Колготки, юбочку, туфельки на платформе (мама запретила идти на шпильках, я же вчера падала в обморок).
Тщательно умываюсь и наношу слой тоналки, немного подрумяниваю скулы, подвожу тени, реснички и брови.
– Тебе надо было на визажиста идти, а не в институт поступать, – смотрит на всё это дело мамка.
– Мам, знаешь, сколько мне уже народу это говорило? – отвечаю я, подрисовывая губки. Надо, чтобы блестели, чтобы выглядели слегка мокренькими. Как будто я только что их облизала. Как будто я только что сосала. Господи, какая же я извращенка! Улыбаюсь сама себе в зеркало; люблю себя, обожаю, так бы себя и расцеловала! Я бы отлизала себе. Будь у меня ещё одна я, я бы с себя не слезала. Тем более, выяснилось то я лесбиянка.
– Всё, мам, я готова. – Блузочка, юбка, колготки и тапочки на платформе – такие, с высоким каблуком. Я почти что на каблучках, по крайней мере, можно спутать.
– Ну ты и вырядилась! – смотрит на меня мать. – В кого ты такая красивая вымахала?
Я улыбаюсь её в ответ:
– В тебя мамочка, люблю тебя! – Обнимаю её.
«Мам, как же я не хочу тебя разочаровывать! Пожалуйста, прими меня такой, какая я есть. Я же твоя доченька, я же твоя Юлечка. Мне очень нужна сейчас твоя поддержка. Ты даже не представляешь как».
Я всё про себя продумываю, вслух пока ничего не говорю, даже не намекаю. У меня не хватает духу. А у кого бы хватило сказать матери, что её единственная любимая дочурка любит девочек? Знаю, чего она боится больше всего: того, что не увидит внуков. Но за это как раз она может не беспокоиться: я люблю деток, хочу троих, так что у мамки будет ещё повод мною гордиться. Но спать с мужчинами – это не моё. Прости, мамочка.
========== Глава 17 ==========
Выходим в коридор и поднимаемся на пару этажей на медленном больничном лифте. Не знаю, почему, но в наших больницах все лифты медленные. Можно уснуть, пока их ждёшь, и, наверно, поэтому приезжают они всегда перегруженные.
Подходим к кабинету. Там очередь. Очередь к кабинету психолога? Двое передо мной.
– Мы по записи… – сообщает им мамка, но я её останавливаю.
– Подождём, – говорю. – Ты же никуда не торопишься?
– Нет, – качает она головой.
Я вздыхаю и чувствую, как вся дрожу. Как же я боюсь заходить в этот долбаный кабинет! Боюсь того, что они там скажут. Под землю провалиться готова!
Из кабинета выглядывает молодая девушка-доктор и называет мою фамилию:
– Саваш, – смотрит она по сторонам. Я тоже оглядываюсь, как будто жду ещё кого-то.
– Это мы, – говорит мамка.
Докторша оценивающе смотрит на нас с мамкой и приглашает в кабинет:
– Заходите, – говорит. – А вы мама? – спрашивает она, когда мы уже в кабинете.
– Да, – говорит она. – Юлечка просто одна боялась заходить.
– Ну, мам, не позорь меня, – канючу я.
– Ну ладно, ладно, тогда я, наверное, в коридоре подожду, – говорит мамка и направляется обратно к двери.
– Думаю, так будет лучше, – говорит врач, я её уже лучше рассмотрела. Очки в шикарной оправе, аккуратненький строгий костюм, юбка-«карандаш» и туфельки на каблучках. Неужели она из «наших»?
«Нет, нет», – гоню от себя эти мысли. Я ещё не настолько разобралась в лесбиянках, чтобы определять их по внешнему виду.
– Юлечка, – повторяет, она, когда мамка скрывается за дверью. – Присаживайтесь. – Она пододвигает мне кресло.
Я сажусь и смотрю ей прямо в глаза, пока она заполняет карточку.
– Что вас беспокоит? – говорит, не отвлекаясь от записей.
– Да, вроде, ничего. – Я по-прежнему не знаю, как вести себя с психологом, никогда у них не была.
– Да расслабься ты! – Она берёт меня за руку, и я поднимаю глаза. Наши взгляды встречаются, и я вновь отчётливо чувствую, что она меня хочет. Это такое странное чувство, когда к тебе девочка клеится! Никогда его не испытывала. В смысле, я сама-то клеилась, но ко мне – в первый раз. Или это мне кажется? Надо точнее разобраться, что происходит.