Вика думает несколько секунд.
– Да, – говорит она. – Всё это правда. Но какая же ты миленькая! Тебя прямо так и хочется затискать. Плюшевая девочка!
– Спасибо, – говорю.
– А ещё ты не строишь из себя жертву… ну, типа, это я у тебя Сашку увела. И вообще ты ни разу не пыталась увести у меня Сашку обратно, хотя знаешь, что он всё ещё не «остыл» к тебе чувствами. Он любит тебя даже сильнее, чем меня. Мне больно это признавать, но это так.
– Я знаю, – говорю.
– Спасибо, что ты не пытаешься его отбить, что не пытаешься разрушить мою жизнь и моё счастье.
– Я же тебя люблю, – отвечаю я.
– Именно поэтому я тебе верю. Спасибо тебе, Юленька, спасибо за то, что ты такая, как есть. – Всё это время она держит мою ножку в своих руках и мнёт её.
– Да не за что, – улыбаюсь я.
– Я вот почему заходила, – вдруг меняет она тему. – Мы скоро с Сашкой уезжаем на море.
– А вас долго не будет? – спрашиваю я.
– Да нет, – отвечает Вика. – Я тебя очень прошу: не сделай с собой ничего… просто с этими венами ты так меня напугала. – Она кивает на бинты у меня на руке.
– Хорошо, я же обещала тебе, что больше себя не порежу.
– Ну да… и не скучай тут, лады?
– Лады, – отвечаю я. А она встаёт, бережно укрывает мои ножки одеялом и выходит из палаты. А я лишь завороженно смотрю ей вслед. Сердце молчит, оно не знает, что сказать.
Закрываю глаза; у меня не остаётся ничего другого, кроме как мечтать о ней. Какая же она хорошая! Терпит все мои чудачества, хочет со мной дружить.
То она мне пощёчину влепит, то ножки целует. Она ведь поцеловала меня в щиколотку – это так сексуально, я этого никогда не забуду! Мне хочется себя потрогать. Месячные, ну когда вы уже закончитесь?!
Закрываю глаза и вспоминаю, как лежала перед ней абсолютно голая, в каплях воды, и слегка дрожала. Как языком ласкала её «горошинку» и «лепесточки». Помню, какие они нежные. Как это прекрасно! Я помню, как проникала пальчиками в её «кисулю» и как трогала её там в самом интимном месте. Там так мягко, нежно и мокро! Там всё такое чувствительное! Какие-то холмики, сама нежность. А её смазка – это самое сексуальное вещество, которое есть на всём белом свете, даже сексуальнее, чем сперма. Засовывала пальчики в неё, насколько хватает длины, и там легонько ими поглаживала.
Её «кисуня» – это целый огромный мир, она расходится там в две стороны. Господи, как же я её хочу! Инстинктивно шевелю пальцами, как я это делала тогда и высовываю язычок от возбуждения. Вспоминаю, как лизала и ласкала её юное тело. Это же так естественно! Мечтаю сделать ей кунилингус, а себе я и подрочить могу после этого или одновременно. Я неприхотлива.
Чёртовы месячные, даже дрочить нельзя! Облизываю свои пальцы, как будто они только что были в её «кисуле». Нюхаю их, пытаюсь почувствовать отголоски того непередаваемого аромата смазки. А ведь он казался мне когда-то неприятным и даже отталкивающим. А сейчас я готова на что угодно ради него.
«Вика, трахни меня, пожалуйста, умоляю тебя! Дай отлизать, доставить тебе удовольствие. Такого ты ни с одним парнем не испытаешь. Я клянусь!» Трогаю пальчиками свою «горошинку» – больше нет сил сдерживаться. Я и так слишком долго без секса и без мастурбации, а мне это регулярно нужно. С моей-то сексуальностью пару раз в день не реже, а лучше чаще. И трахаться, и сосать и лизать. И ножки целовать, и всё, всё, всё.
Заходит молоденькая медсестричка. А я бы и ей отлизала. Мне уже всё равно, лишь бы девочка, лишь бы у неё была «киска». Я с ума сошла. А как же любовь, как же чувства? Нельзя просто так спать с кем хочется. Для начала нужно полюбить, и иначе никак. А спать со всеми подряд – это мерзко.
– Саваш, на кровь, – говорит она.
Я неохотно поднимаюсь и ковыляю за ней в манипуляционный кабинет. Опять колют мой пальчик. Когда же они оставят меня в покое?
Возвращаюсь в палату, накрываюсь с головой одеялом, пытаюсь уснуть, но не сплю. Какое-то пограничное состояние. Сон – не сон.
Эсэмэска. Открываю и читаю. Она от мамки! Интересно, что там?
«Юленька, ну как ты, солнышко?»
«Всё нормально, мам», – отвечаю я. Странно, она никогда не писала мне эсэмэсок. Что-то случилось?
«Я говорила с врачом. День-два и мы тебя забираем».
«Забирайте» – И смайлик. Так приятно с кем-то переписываться – не говорить, а именно переписываться. Обожаю эсэмэски. В них, что ли, больше души, чем в обычных разговорах. Вообще в тексте чувствуется какая-то особая магия. Не всё можно сказать, кое-что лучше прочитать или написать. Но я бы не хотела быть глухонемой и только переписываться. Болтать я тоже люблю, во всем есть свои плюсы.
«А чего ты пишешь, а не позвонила?» – спрашиваю я.
«Тебе сейчас позвонить?»
«Не надо».
«Вот и я так подумала».
Несколько раз глубоко вздыхаю, как будто готовлюсь сказать что-то очень важное.
«Мам, скажи что-нибудь».
«Что-нибудь и смайлик», – присылает она.
«Ты же понимаешь, о чём я тебя прошу. Скажи что-нибудь о том, что ты сегодня узнала. Мне очень нужна твоя поддержка. Мне сейчас так одиноко! Я сижу и плачу».
«Не плачь, Юленька… давай позвоню».
«Нет, не звони. Напиши. Пожалуйста, напиши… прошу». – Не знаю, что ещё писать.
«Люблю тебя, Юленька, а насчёт остального – это твоё право решать. Это твоя жизнь».
«Спасибо, мамочка… но я хотела бы «услышать» что-то более конкретное».
«Например?»
«Ну, обругай меня, хотя бы наори… Я же вижу, что не всё в порядке. Я же чувствую это».
«Ты права, но тебе сейчас тяжело, и я не хочу на тебя орать».
«Люблю тебя, мама».
«Люблю тебя, Юлька». – И смайлик в виде сердечка».
Откладываю телефон. Как же мне не хватает поддержки! Ничего так не нужно, как парочка тёплых слов. Я такая, как есть, и любить меня следует именно такой. Не вымышленную, идеальную Юлю, а коротко остриженную, всё время ноющую лесбиянку, которой я, по сути, и являюсь. И это будет в сто раз ценнее для меня, чем любые слова. Хочу, чтобы во мне любили всё-всё без остатка, чтобы кто-то обожал меня именно за то, кем я являюсь, а не за то, кем я, по его мнению, могла бы быть.
Закрываю глаза – не спится. Да что ж такое?! Долго ворочаюсь в кровати, всё никак не могу уснуть. Всё никак не могу заставить себя не думать, ещё и колют постоянно эту бедную Юлечку. Чего им всем от меня надо?
Обед и ужин. Каждый раз приходит медсестра, как будто её спецом за мной посылают, чтобы наблюдала за тем, как я ем. Я у них в каком-то списке – типа анорексичка или что-то в этом роде. Слава Богу, ко мне в палату ещё никого не подселили. Вообще больничка полупустая стоит, даже непривычно как-то. А то все жалуются, что больницы у нас переполненные, а тут я одна в палате на четыре койки.
Уже темнеет, а я всё лежу в постели и не могу уснуть. А может, всё-таки оторвать задницу от кровати и прогуляться по больничке. В конце концов, я же не на капельнице, да и следов на венах почти не осталось. Снимаю бинты и заклеиваю пластырем ранку на запястье.
Выхожу. В коридоре прохладно, холодный гранит тянет тепло. Вон сиделка моет пол – конечно, это же больница здесь должно быть постоянно чисто. В нос бьёт тошнотворный запах хлорки. Проскальзываю мимо неё. В коридорах темно, лишь из палат слепит яркий белый свет. Здесь так таинственно, будто я попала в сказочное выдуманное место.
А может, выйти на улицу, там должно быть тепло, на дворе конец мая, как-никак. Надеюсь, меня выпустят.
========== Глава 20 ==========
Здоровенная дылда, 17 лет, кто тебя тут держать будет? Просто выходи во двор и иди куда захочешь. А куда я хочу? Целый мир передо мной, но нет, я же боюсь ослушаться врача и мамку. Я вообще всего боюсь, я, наверное, потому и отличница, что трусиха. Всё незнакомое меня пугает. Если бы жила в Средние века, сидела бы безвылазно дома. Была бы крестьянкой, пахала бы с утра до ночи и детей рожала каждый год. А что я ещё умею? Никакого стремления к развитию у меня же нет.