По правде говоря, отца Дэнси не очень любила. Он никогда с ней не разговаривал – разве ругал за что-нибудь. И за всю свою жизнь она не помнит случая, чтобы он как-нибудь ласково прикоснулся к ней. Так только – тычки да затрещи– ны, а чтобы обнять или поцеловать – никогда! Он даже за руку ее не взял ни разу.
А дядя Дули брал. Он называл ее феей, крошкой эльфом, а иногда, если ей случалось расшалиться, – гномиком. А еще он всегда обнимал ее и говорил, как он ее любит.
Девочка сидела на берегу ручья и нянчила свою несчастную куклу. После того как Клинтон Мак-Кейб окунул бедняжку в воду, ее пеньковые волосы совсем свалялись. Ох, как она ненавидит этого противного мальчишку! Это ведь он назло ей сделал в отместку за то, что она его победила, когда они состязались, кто дальше забросит камень. Дэнси так запустила свой, что он перелетел через ручей – летел и пел! А камушек Клинтона упал совсем близко. Конечно, он еще больше разозлился, когда Дэнси стала над ним смеяться, да так громко, а тут еще Джордан присоединился. Клинт этого не вынес и стал задираться. Бедняга Джордан – он хотел как-нибудь донять его, но не посмел, а Дэнси посмела, вот почему Клинт и щеголяет с подбитым глазом. И она очень довольна.
А еще она рада, что Джордан не похож на брата, потому что Джордан ей очень нравится. По правде говоря – хотя это самый большой ее секрет и она никому-никому об этом не скажет, даже дяде Дули, – ей нравилось представлять, будто Джордан – папа ее куколки, и, когда она играла в дочки-матери, он всегда понарошку был ее мужем.
И может быть, размечталась Дэнси, как это умеют только маленькие девочки, когда-нибудь, когда вырастут, они с Джорданом поженятся и станут счастливо жить-поживать и добра наживать. И как в сказках про драконов, которые ей рассказывал дядя Дули в чудесные, долгие, такие сказочные вечера, Джордан-воин поразит Клинтона Мак-Кейба, так что им никогда больше не придется беспокоиться, как бы он не утопил всех хорошеньких детишек, которые у них обязательно будут.
Маленькая морщинка пролегла у нее между бровями: вот это она не совсем понимала – откуда берутся дети? Она как-то спросила маму, но мама сказала, что об этом можно не беспокоиться, потому что дети – это дар Божий, и Бог кому хочет, тому и подарит. Если вообще захочет. Так что Дэнси решила не раздумывать об этом, а просто быть счастливой.
Губы ее сложились в шаловливую улыбку. Она так любила эти особенные минуты, когда можно просто мечтать о будущем, о том, каким замечательным оно должно быть, это будущее.
И в эту удивительную минуту, ранней весной 1854 года, Дэнси О'Нил даже представить себе не могла, отчего, с какой стати вся ее жизнь, все ее мечты могут вдруг измениться.
Дули вошел, стараясь не шуметь. В доме пахло всяческой снедью, но Идэйна, видимо, не прикасалась ни к чему из того, что ей приносили соседки. Конечно, у нее болела душа за бедного малютку, но ведь надо было как-то поддерживать в себе силы. Ей они будут очень нужны: судя по всему, ребенок родился болезненным.
Взяв из посудного шкафчика чистую миску, Дули положил в нее немного тушеного беличьего мяса, которое приготовила Люсиль Бернс, и несколько толстых коржиков, намазанных свежесбитым маслом – его принесла Дороти Пикок, – и прошел в заднюю комнату, где лежала роженица.
При звуке его шагов Идэйна открыла глаза.
От одного взгляда на ее прелестное лицо у Дули, как всегда, потеплело на сердце. Только на этот раз на нее было больно смотреть: тусклые, без блеска глаза, бледная кожа, запавшие щеки. Казалось, жизнь покинула ее – осталась одна оболочка.
Разглядеть ребенка как следует он не мог: дитя лежало рядом с матерью.
– Идэйна, милая…
Он отставил еду в сторону, опустился на колени рядом с кроватью и, охваченный нежностью, погладил бледную щеку роженицы.
– Спаси и сохрани тебя святые угодники! Неужели тебе так плохо? Может, позвать доктора?
– Не надо, – чуть слышно прошептала она. – Доктор ничем не сможет помочь. И ты тоже. Уходи. Пожалуйста, – я не хочу, чтобы Карлин застал тебя здесь.
– А почему бы и нет? – Его бравада была такой же нарочитой, как и улыбка. – Разве я не имею права навестить своего племянника? И если моя невестка больна, разве я не должен о ней позаботиться?
Губы Идэйны дрогнули. Ей хотелось заплакать, но слез больше не было.
– Уходи. Прошу тебя, уходи. Пожалуйста.