Комната представляла собой просторный коридор; кроме ещё одного камина, окон, бежевых ковров и светло-голубых стен, на которых висело две больших картины, в нём больше ничего не располагалось.
Валентина вела меня дальше, и, распахнув новые двери, ввела в какие-то покои. Наверное, в те, где я, наконец, остановлюсь.
Комната выглядела просторной — из высоких застеклённых окон, уходящих в потолок, лился лунный свет. Пол устилал паркет, стены были светлыми, а предметы мебели: шкаф с большим зеркалом, мягкие кресла у очередного камина, маленький круглый столик с тремя стульями, приставленными к нему и комод, на котором горели свечи — небесно-голубого оттенка, прямо как в прошлом помещении.
Одним резким мановением руки в сторону очага, Валентина вмиг зажгла в нём огонь. Сомнений в том, что она цмок — у меня больше не возникало.
Мои глаза упёрлись в следующие двери, над которыми золотом был нанесён другой герб, с завитками и какими-то буквами; справа от этого узора, чуть ниже, стену украшали золотые часы, циферблат которых держали выкованные грифоны. Стрелки стояли на месте, не двигаясь.
Не задерживаясь здесь, Валентина повела меня вглубь, двинувшись мимо часов, продвигаясь над золотым гербом. Я шагнула за ней и очутилась в месте, которое совершенно точно было нашей последней остановкой.
Мой взор упал на кровать, светло-бирюзовую, с белым пышным, многослойным балдахином; рядом с ней располагалась прикроватная тумбочка на тонких ножках, с другой стороны — комод. Так же в комнате стояла софа и стульчики с обивкой. Покои имели два окна и выход на террасу. С противоположной стороны висели две двери в дополнительные помещения и очаг, который Валентина снова моментально зажгла.
Дракониха принялась быстро показывать мне здесь всё, открывала тумбочки и комоды. Нашла для меня полотенце, и одежду, в которой я буду спать. Выбежав в предыдущую комнату, она распахнула шкаф и принялась быстро, в порыве нахлынувшего вдохновения шуршать платьями. Вытащив одно из них, вернулась ко мне и положила на кровать, рассчитывая, что в него я и переоденусь, когда сниму всю свою грязную одежду и вымою такое же перепачканное тело.
Однако, глядя на наряд, выбранный Валентиной, я слабо представляла себя в нём. Это было платье из плотной тафты, изумрудно-зелёное, одноцветное, с корсетом и шнуровкой на груди, с очень пышной юбкой и белой стойкой-воротником сзади, обрамляющей плечи. Длинна рукава была до локтя; рядом Валентина разместила второе одеяние — похоже, нижнее платье, полностью молочного цвета из летящей ткани, с удлинёнными рукавами, кружева которых доставали почти до пят. Я мимолётно представила, как они будут тянуться позади при ходьбе, по полу, подобно шлейфу.
— Я не уверена, — произнесла нерешительно я.
— Тебе не нравится? — вопросила она.
Мне не оставалось ничего, кроме как признаться.
— Это слишком.
— Это моё лучшее платье. Надевай или я обижусь. А в гневе я страшна.
Улыбнувшись, обнажив белоснежные зубы и взмахнув густыми ресницами, она протянула, совсем без намёка на доброжелательный тон:
— Со мной лучше дружить.
Она была драконом — древним существом, внутри которого полыхало горячее закалённое пламя, и она с удовольствием напомнила мне об этом лишний раз. И я отчётливо распознала этот сигнал. Наверное, было разумно остерегаться Валентину не меньше, чем её брата — Константина. Ведь что-то было в ней противоречивое.
Возражать больше я не собиралась, и позволила Валентине пропасть в соседнем помещении — кажется, в ванной.
Я не задавалась вопросами, как она набрала ванную, но точно знаю, как подогрела воду — та была почти кипятком. То, что как раз сейчас нужно.
Убедившись, что предоставила всё необходимое, она сообщила, что оставит меня ненадолго, и когда она сделала несколько шагов по направлению к выходу, я, удивляя саму себя, схватила её за руку, взяв ладонь в свою, останавливая.
— Девушка, — сказала я, — полудракон. Она умер… Её больше нет.
Валентина резко обернулась. Её глаза блеснули лиловым.
— Роксолана?
Я кивнула, всё ещё не разжимая пальцы. Валентину не смущало моё прикосновение — человеческой незнакомки, появившейся в её доме.
— Плохо, — выдохнула она. — Очень плохо. — И добавила, обращаясь больше к самой себе: — Он не сказал мне. Впрочем, как обычно в ситуациях, которые для него важны.
Было видно, что Валентина растревожилась. Эта взбалмошная, казалось, легкомысленная женщина была более чем уязвимой. Но за кого она переживала? За Роксолану? Была ли жизнь полудракона тоже для неё ценна? Либо беспокоилась за Яна, который за несколько минут до появления рядом со своей сестрой попытался принять такой беззаботный вид, словно не терял подругу, словно в его душе царил покой, словно ничего не случилось.