Гнилой, ткни пальцем — рассыплется, Чертов мост был переброшен через гигантскую трещину в горах. В глубине тектонического скалистого каньона бился пенистый Терек с королевской рыбой — форелью. До нее было метров пятьсот свободного полета. Таких удочек не продавали. Поэтому рыбак должен был преодолеть угрюмые отвесные скалы, биясь о них сам, словно наживка — червяк. Один неверный шаг — и лишь косо торчащее деревце или случайная каменная полочка смогут задержать тело. Сейчас же риск был двойной. Горы затянуло кисельными жирными туманами. От этого скальная порода проявила свой подлый характер. Сланцы были словно намыленные, скользкие, предательские. Пропасть напоминала Валентину гигантскую ванну, до краев наполненную пеной.
Но дама требовала подвига. Валентин должен был доказать, что он мужчина. И однажды утром он отважился.
Сорвался Валентин всего в метрах ста от потока. И спасла его та самая случайная полочка. Вероятно, поэтому случайность любят больше, чем закономерность. Внизу, когда начало пробиваться солнце, он увидел зеленый водоворот, в котором плавала чья-то черная лохматая спина. Это должна была быть его спина. Однако в водовороте кружился раздутый архар. Валентин слабо застонал: «Ма-ма», но его никто не услышал. Его правая нога была сломана. Кое-как перевязав шарфом голень, Валентин начал ругать себя самыми последними словами. Дурак, нужно было лучше зафиксироваться, а еще лучше совсем сюда не лезть. Это все она, эта воинственная коза, нужно было стерпеть, и ничего не случилось бы. А теперь плакал отпуск. Придется вдыхать больничные запахи, и еще неизвестно, — может, хромать всю жизнь. На работе тем временем все пойдет под откос или, страшно подумать, еще и тему кому-нибудь передадут.
В том, что его найдут, Валентин не сомневался.
Тем временем в лагере и вправду подняли тревогу: Валентина впервые не было на завтраке. И уже готовились поисковые группы. Марина, бледная и испуганная, бегала между спасателями и дрожащим голосом повторяла: «Это я виновата… Я его толкнула на это…»
Несколько пробных спусков вдоль ущелья ничего не дали. К вечеру, после легкого прояснения, туман снова полез серыми клочьями в ущелье. Наступила ранняя ночь. Далеко в межгорье грознее заревел Терек, неся ледяную воду с глетчеров. Спасатели, уставшие и злые на потерявшегося «идиота», вынуждены были вернуться в лагерь. Марина хватала их за руки и говорила, что за ночь тело может унести в озеро.
Где-то в двенадцатом часу ночи Валентин в последний раз завыл, как одинокий волк, съел последний кусочек сахара и уснул. Ночью к нему трижды наведывалась суровая дама академического вида, тыкала пальцем в печенку и спрашивала: «А что ты сделал для бессмертия?» Это была сама Наука. Валентин стонал и отмахивался от нее диссертацией.
Проснулся он на рассвете. Какой-то камешек горошком прыгнул на террасу, следом за ним темная тень сползла прямо на Валентина.
— Живой?
Валентин слабо, словно герой на щите, улыбнулся.
— Слава тебе!.. — Марина с облегчением припала к его груди, послушала пульс, потерла его шершавую щеку, а потом крепко, не стыдясь, поцеловала в губы. Будто вдохнула в его тело свою душу. — Прости, если сможешь, я не хотела, я не думала, что ты серьезно…
И обессиленно, совсем по-детски заплакала:
— Прости, но теперь женщины просто вынуждены выталкивать мужчин из гнезда. Совершенно разучились летать…
Потом по-мужски высморкалась прямо в ущелье и деловито принялась готовить Валентина к подъему.
Несколько дней он лежал в лагере. Марина, колючая Марина, стала совсем другой. Она хлопотала над Валентином, снимая жар своей узкой прохладной ладошкой. Угадывала малейшее его желание. Стала ласковой, покорной, домашней, готовила на кухне омлеты и поддерживала, когда он прыгал к дощатой будке за изолятором. Ее загипсованный повелитель не верил глазам своим. Валентина впервые в жизни подхватила могучая мягкая волна нежности и понесла куда-то, даря желанный отдых законтролированному мозгу.
Рентген дал тревожные показатели, и Валентин заныл, что не хочет быть Байроном. Марина немедленно взяла билеты и заставила лететь вместе с нею в Москву, к своей тетке-ортопеду, которая лечила по методу Илизарова.
После курса лечения Валентин прожил несколько дней у Марины. Он нашел общий язык с Сережей, серьезным, недоверчивым мальчиком, похожим на Марину. Серж разбирал, развинчивал, разламывал все, что было для него загадкой: машинки, будильник, фен, кофемолку и подбирался к телевизору. Искал какой-то секрет, как все это действует. Вероятно, в его мозгу происходила возрастная перестройка, какой-то прыжок от созерцания к анализу, от собирательства к ремеслам, характерный для всего человечества. Жаль, что взрослые этого не понимают и порой отбивают у маленьких Ньютонов желание к дальнейшим экспериментам.