— Сюда давай, сюда.
Незнакомка с округлыми от удивления глазами следила за Фомой.
— Для чего это?
— Так нужно, лезь. — И, втянув голову в плечи, Фома под локоток подтолкнул девушку в пропахший нафталином шкаф. Из бабкиных отрепьев, как стая воробьев со жнивья, тяжело фуркнула моль. Незнакомка, словно крышку гроба, закрыла за собой дверку.
Фома принял невозмутимый вид, дважды показал зеркалу здоровые зубы и отправился открывать. Вот идиот. Сам виноват. Нужно было еще до рассвета с ней распрощаться. А он все тянул. Теперь старушенция непременно потурит его с квартиры за моральное разложение.
Роза Семеновна едва успела отскочить от двери.
— Я вас не ударил? — вежливо спросил Фома.
Во дворе эту бывшую опереточную певичку называли Летучей мышью. Она видела в полной темноте и слышала ультразвук. Непонятно по какой причине Роза Семеновна надела сегодня кокетливую черную шляпку со страусовым пером и вообще вырядилась как на праздник.
— Вам телеграмма, многоуважаемый.
Водянистый развернул пожелтевший квадратик и прочитал: «Приезжай. Мать тяжело больна». Фома опешил — мать умерла год назад. Он снова напряженно вчитывался в выцветшие строки: Телеграмма была настоящая. Прошлогодняя. В свое время Фома ее не получил. Думал, затерялась. А оказывается, эта старая Летучая мышь перехватила ее и держала у себя дома за вазоном целый год. Огненный змей выскочил из Фомы, гарцуя на хвосте, дыша дымом через ноздри. Ведь из-за этой неполученной телеграммы он тогда опоздал к матери. Не успел вымолить у нее прощения за тот отрезанный от ее сердца ломоть хлеба.
Раскисшей осенней дорогой, вдоль черной акациевой посадки, сжигая легкие, он вбежал в родное село. Его плащ, портфель с лекарствами, брюки были забрызганы грязью. Люди, возвращавшиеся с поля, остановились и осуждающе смотрели ему вслед. Ну и сынки пошли: последнюю материну волю не исполнил. Не приведи господи нам такого сына. Озираясь, Фома бежал, скользя в в рытвинах, пряча от всех сухие красные глаза. Он упал на высокий холмик свежего чернозема на убогом сельском кладбище, грыз ржавую траву и выжимал из себя слезы. Но ни одна не вытекла. Разве выжмешь из камня слезу? Он бил кулаками в землю и безмолвно кричал: не успел, не успел, не успел. И лишь сам, сам был в этом виноват. В последнее время он очень редко проведывал мать. То диплом, то кандидатский минимум, то диссертация, то конкуренция. Еще и оправдывал себя при этом, что старается для матери, чтобы гордилась она ученым сыном. Разум учился, сердце спало… Три месяца хата простояла пустой, с забитыми накрест окнами, а весной Фома продал ее одному художнику под дачу. А деньги положил на сберкнижку и подмигнул синеньким «Жигулям» на плакате. Все, что ни делается на свете, все к лучшему.
— Вы? Так это вы?.. — Огненный змей в Фоме выпустил когти, целясь в морщинистое горло Розы Семеновны.
— Вы не приглашаете меня войти? — Роза Семеновна тем временем ловко ввинчивалась под рукой Фомы в дверной проем. — Никогда не думала, что вы такой галантный кавалер. Невеста на руках? Ах, какой шарман! Да об этом весь двор должен знать…
И Водянистого словно облили из огнетушителя. Его раскаленный праведный гнев начал угасать. Фома криво улыбнулся. Эту пьяную от любопытства мышь нужно было немедленно растоптать, а он стоял и стоял, нервно покусывая губу. И откуда у людей этот болезненный интерес к чужой жизни? А это пещерное существо лезет и лезет. И нужно молчать, потому что гнев гневом, а на ее крик сбежится весь пенсионный двор. Она станет вопить: «Убивают! Насильник! Организовал притон! Ходят тут всякие!» А всякие будут слушать и говорить, слушать и говорить. На суматоху прибежит дворник, а за ним милиционер с протоколом: почему у вас проживает непрописанная особа, почему сразу не сообщили куда следует. И поведут Фомочку под белые рученьки, сообщат по месту работы. Аспирант Груенко первый же покатит на него бочку, и останется от Водянистого на кафедре мокрое место.
— Извините, я тороплюсь на работу, — потупившись, промямлил Фома, сминая телеграмму. — Благодарю.
— Ох уж эти мне современные влюбленные, — игриво стрельнула глазками Роза Семеновна, смекнув, что отныне Фома у нее в кулаке. — Все у вас от сих до сих. Вот я в молодости… У меня первая брачная ночь была полярной. После этого мы расстались. На вашем месте я позвонила бы на работу и сказала, чтобы меня не ждали.