Утром он проснулся оттого, что по комнате перепуганно порхало маленькое трепещущее сердце, с размаху биясь о стены, окна, запутываясь в портьерах. Это заблудившаяся синичка тщетно искала выхода из кельи.
— Смотри, это весна прилетела, — радостно сказала Незнакомка за его спиной.
Водянистый накрыл птичку своей «олимпийкой». Незнакомка долго дула в нежный пушок, отогревая синичку своим дыханием, накормила крошками с руки и с сожалением выпустила ее в форточку:
— Лети!
Синица обрадованно чирикнула и махнула к подружкам, которые дружно рвали соседское сало в прибитом на подоконнике посылочном ящике.
В то утро Незнакомка впервые захотела выйти на улицу. Фома обрадовался. Камень спал с души. Она ничего не помнила. Все будет хорошо. Для чего усложнять и без того сложную жизнь? Все будет ладком, мирненько, спокойненько. Ни к чему слишком горячее и слишком холодное, когда есть теплое.
— Пойдем на птичий рынок, — попросила она. — Мне так не хватает щебета. Он всегда стоит у меня в ушах.
Фома подумал, что у нее тоже, вероятно, не все в порядке с давлением.
И тут в дверь пронзительно, надрывно позвонили. Водянистый, словно микроб под электронным микроскопом, засуетился, ища, куда бы спрятать Незнакомку, но она уже сама, презрительно усмехнувшись, шагнула в шкаф прямо через закрытую дверь.
На пороге стоял милиционер, вежливо держа под козырек:
— Тут поступил сигнал.
— Какой, о чем? — побледнел Водянистый, краем глаза заметив, как качнулась занавеска в окне напротив.
— Да на ваших котов. Они своим поведением нарушают распоряжение горсовета.
— Какое еще?
— А то, что после двадцати трех ноль-ноль в домах должна быть тишина. Прошу придерживаться порядка. Мы обязаны реагировать на жалобы. Хотя, — милиционер дружески подмигнул Фоме, — я их понимаю: весна! Будьте здоровы.
На дворе и вправду была весна. Дворник огородил веревкой двор и сбивал с крыши здоровенные сосульки. Ледяные бомбы падали и взрывались внизу искристыми осколками.
На улице Незнакомка остановилась, ухватившись за Фомино плечо:
— Погоди, я совсем опьянела.
На них оглядывались. Встречные молодцы нахально старались заглянуть Незнакомке в глаза, не обращая никакого внимания на Фому. И тот страшно, до безумия, ревновал, понимая, что он ничего не стоящий довесок к ней.
— Идем отсюда, ноги промокнут, — дергал он Незнакомку за рукав, стараясь скрыть ото всех свое единственное сокровище.
Лишь на рынке Фома ожил. Тут пахло хорошо знакомым: парующей землей, свежей соломой, мокрым деревом, шерстью разного скота. На солнышке за дощатыми рядами дремали аквариумисты. В блестящих стеклянных кружках, словно блестки в волшебном фонаре, кружились вуалехвосты, пучеглазые рыбы-телескопы, загадочные скалярии и золотые рыбки. Фома, вспомнив своих прожорливых котов, потащил Незнакомку дальше.
В царстве пернатых они застряли надолго. Незнакомка вертела во все стороны головкой, безошибочно угадывая по пению название птичек. «Откуда она все это знает?» — удивлялся Фома. Ему же больше всех импонировали безотказные глиняные соловьи. А она разговаривала с попугаями, считала коленца канареек, зачарованно впитывала в себя весь этот гвалт, трещанье, цоканье, удары крыльев, будто в безумной весенней какофонии звуков слышала голос жизни.
— Теть, купите синичку. — Какой-то ловкий, розовощекий хулиган и двоечник дергал ее за рукав. — Первый сорт, совсем свежие. Кербель штука.
Знакомая синичка снова билась в клетке.
— Будь добр… — Незнакомка умоляюще заглянула Фоме в глаза. И снова за какой-то рубль он мог сделать человека счастливым. Это стоило так дешево. И он сделал это, хотя прежде хорошенько подумал бы, прежде чем кидать деньги на ветер. Он все-таки здорово изменился.
— Лети на волю, глупенькая. — Незнакомка открыла проволочную дверцу.
Обеспамятевшая синичка рванулась в небесную высь, но, сделав круг, села Незнакомке на плечо.
— Вот это да! — присвистнул подросток. — Я бы вам платил, если б вы со мной на ловлю ходили.
На вытоптанной площади Фома приценивался к нутриевой шапке, бил по рукам, сходился и расходился, ругая на чем свет стоит всех этих спекулянтов, но ничего так и не купил, потому что шла весна.
На выходе под забором их остановил сиплый басок. Таким голосом могла говорить большая, в рост человека, телефонная трубка. Но говорил человек:
— Алло, кореш, тебе пыжик нужен?
На сосновом ящике сидел сизый, с вермутом вместо крови человек в знаменитой, изготовленной по спецзаказу шапке профессора Забудько.