— Нет-нет, — испугался Фома, таща изо всех сил за собой Незнакомку.
— Тогда купи собаку, очень ученая, на газетах спит. А ну служи!
Чесоточный песик с большими ушами поднялся на задние лапки.
— На приеме у начальства, — подмигнул Фоме мужичище и хлестнул песика ремешком. — Голову ниже. Купите, а то все равно утоплю.
— Купи, Фомушка, ты добрый, — взмолилась Незнакомка.
— Не покупайте, не покупайте, — каркнула черная особа, влезая между ними. — Это у него неразменный рубль. Купят, отмоют, вычешут, а он назад убегает, к этому супостату.
— Почему так? — удивился Фома.
— Потому что знает, короста, что только этому бродяге и нужен. Он им тут уже десять лет торгует.
— А вы откуда знаете? — еще больше удивился Фома.
— Да кому ж еще это несчастье, — она кивнула на сизоносого, — кроме меня, нужно.
И Фома купил. Он все-таки очень изменился.
Новая мысль о солидарности всех оскорбленных заставила его задуматься. И то, над чем бы он прежде свысока, презрительно посмеялся, стало ему не смешно. Ему стало страшно за всех тех, которые бездушно смеются.
И прежде всего за себя.
Чем он лучше? Его судьба тоже в чьих-то руках. Кто он будет завтра, если провалится с диссертацией? Тоже никто. Потому что сам — никто.
Фома осторожно, вел Незнакомку назад в свой уютный домашний мир, все время ощущая на спине чей-то всевидящий взгляд.
А на углу, возле самого их дома из дырявой водосточной трубы зашелестела вниз страшная ледяная бомба, целясь острым клювом в темя Фомы… Он отшатнулся в сторону, совсем забыв о Незнакомке, спасая себя. Подсознательно, но крепко сидел в нем этот инстинкт самосохранения. Холодной сверкающей смертью поцеловала глыба асфальт позади Водянистого, и он помертвел, всем телом ощущая, как возвращается к нему многолетний ползучий страх.
Щенок присел, прижав уши, взвизгнул и махнул вдоль улицы, подобрав обрубок хвоста. Вот так же в этот момент, подобрав куцый хвост, рванула от Фомы, разбрызгивая лужи, его напуганная сызмала душа.
Нет, не до конца, видно, вылила бабка Князиха его детский испуг. Сидел тот страх глубоко-глубоко, зацепеневший, как маленький Фома в грязной яме в тот мартовский день, когда далекий фронт уже гремел за косогорами, а над ямой, в вышине, над селом, над всем залитым весенней водой миром разнесся ржавый звук, что разрывал воздух, выл иерихонской трубой, вещая катастрофу. И казалось: сейчас раздастся такой взрыв, который поднимет село, маленького Фому на вершину гигантского гриба, высосав все из глубокой желтой воронки. Закрыв уши, маленький Фома с ужасом ждал, когда это все произойдет.
Но поблизости, за сараем, на землю упало что-то совсем легкое, шлепнуло, словно листок на ладонь, и стихло.
— Фомушка, где ты? — крикнула через минуту оттуда мать. — Иди погляди-ка, что иродовы души придумали.
На земле, треснув от удара, лежала обыкновеннейшая металлическая бочка из-под горючего, в которой были просверлены дыры.
Все это мгновенно пронеслось в памяти — и как Фома, оправившись, ни убеждал себя, что ничего такого не произошло, оно все-таки случилось. Отчаянная храбрость того последнего месяца, такая смелая, безупречная работа стали казаться Водянистому просто неразумными, идиотскими, бессмысленными. Он пренебрег осторожностью бросил вызов судьбе и неминуемо должен был поплатиться за это.
Ох, и для чего он кусал протянутую ему руку помощи, зачем он лепил свою лихую, ни на что не похожую диссертацию, еще и утешался необычностью формы и весомостью содержания. Да ведь она ни на одну полку не станет. Негабаритная. Да ведь на него все в коридоре будут показывать: «Глядите — наш талант пошел».
— П-погоди, с-сейчас, — заикаясь, произнес Фома, прислонившись к стене. — С-сердце.
И уже Незнакомка, осторожно придерживая, повела Фому домой.
А вечером, когда он тенью скользнул на галерею, чтобы вынести мусор, его уже ждала нарядившаяся, как на праздник, Роза Семеновна.
От нее разило «Бон шансом» и самоуверенностью:
— Ага, испугался! Теперь ты снова мой. И ты снова сделаешь то, что я прикажу. Иначе сам знаешь…
Вязкая соленая слюна прилепила язык Фомы к нёбу. Он лучше мудро смолчит. Нынче рисковать нельзя. Одно слово — и его нет.
— Мон амур, — пыхая ему дымом в лицо, улыбнулась Роза Семеновна, — вы завтра же принесете мне базарные гвоздики. Иначе тебя снова навестит милиционер. А у этой твоей не то что паспорта, имени собственного нет.
Водянистый попробовал продвинуться мимо нее с ведром, но она цепко ухватила его за ухо и зашептала с трагическим надрывом: